Глаза Фемиды

Для удобства опознания временно задержанного, вещдока Петьку привязали за лапу на крылечке магазина. Петька недолго похорохорился, подергался на веревочке и на радость публике загорланил весело и громко: «Все на реку!» И как в воду глядел: на реку всем хотелось, даже официальным лицам, взмокшим на солнцепеке и уже осознавшим внутренне всю бесперспективность процесса, который следовало поскорее заканчивать, чтобы попытаться «стерилизировать» желудки, в которых после показаний Феклы и Никодима стало происходить неладное. Тем не менее, социальное происхождение и имущественную принадлежность петуха, в интересах объективной истины, следовало, бы четко установить. Наиболее квалифицированным опознавателем суд посчитал зоотехника и опросил его первого.

Прохор, от внимания которого не ускользнула предварительная Феклина угроза, на всякий случай решил со вздорной бабой не связываться, и к удивлению состава суда и почтенной публики вдруг заявил, что определенно ничего утверждать не может. Но то, как петушок гордо держит головку и высокомерно выпячивает грудь, наводит на мысль, что на колхозных хлебах он вряд ли когда воспитывался. Что и занесли в протокол. Но представитель обвинения выразил протест, указав на нечистоту эксперимента. По его мнению, зоотехник — сторона заинтересованная, а мнение заинтересованной стороны не может служить единственным основанием. Суд мнение обвинения принял к сведению и стал вычислять незаинтересованного опознавателя. Из числа присутствующих такового не нашлось, поскольку все оказались работниками птичника, так или иначе заинтересованными и причастными. Тогда вспомнили о продавщице. Фаина Никитична, по причине примыкания магазина к Феклиному огороду, уже давно заимела с ней неприязненные трения, какие часто возникают между соседками. По закону механики в паре трения всегда возникает тепло, способное вызвать воспламенение при неблагоприятных условиях. Пассажи Феклы по поводу магазина и расхитительства воспламенили, и без того разгоряченную целодневным присутствием рядом с ней суда и прокурора, продавщицу. И она решила, что называется, «перевести стрелку» на обидчицу. Однако и бдительная Фекла Ивановна не дремала. Скрывшись на полминуты во глубине двора, она появилась снова уже со здоровенным гончим кобелем на сворке и привязала его внутри огорода, вблизи от судебного присутствия. Громогласым кобелем Феклу наградил ее сынок, городской охотник, сообразивший, что на деревне собаку прокормить способнее, да и удобнее, поскольку нужен такой пес только в осенний сезон, месяца два в году — не более. А в остальное время — чистая обуза. Одинокая Фекла с кобелем подружилась, кормила его палыми курами, а он ее слушался, служил как умел и, между прочим, терпеть не мог пропахшую кошками продавщицу Фешу, при виде которой просто разрывался от лая. «Сидеть!» — приказала ему Фекла и подошла к самой изгороди, чтобы лучше услышать, что это такое несет по поводу ее петушка обнаглевшая спекулянтка. А Феша доносила суду следующее: «Злодей это, а не петух, я вам скажу, граждане судьи — потому как беспощадно клюется. И несомненно колхозный — это как пить дать. И Фекла его нагло присвоила, хотя и твердит, что он ничейный. А по какому признаку он ничейный? Только по тому, что по лесу прогуливался? Так далеко зайти можно: побывайте в сезон в лесу, поглядите сколько одиноких мужиков там с лукошками или ружьями шатается. Они что — тоже ничейные? Значит, можно их хватать и затаскивать к себе в хату, чтобы потоптал, как этот петух? Не согласная я. Каждый мужик должен свою бабу иметь, а не топтаться по лесам и прочим курятникам». Ход Ваших мыслей нам понятен, — прервал ее судья. — Но не могли бы Вы вернуться к тем признакам, по которым опознаваемый субъект может быть отнесен к колхозной собственности?» — «По каким таким! — не смогла остановиться разгоряченная Феша. — Злодей он — вот какой главный признак. Он моему котику глаз выклюнул. Такое одни колхозники могут — они когда гуртом соберутся, у них первое дело друг другу ни за хрен собачий глаза выклевывать, да глотки рвать…»

Дальнейшая ее речь и аргументы в протокол судебного заседания оказались не записаны, потому что как раз в этот момент Фекла Ивановна от возмущения щелкнула пальцами, и гончий кобель залился лаем, по мощи и способности перекрывать окружающие звуки, сравнимым разве что с гудком паровоза в тот момент, когда на его пути появляется корова. На успокоение кобеля послан был милиционер. Однако, через огород он благоразумно не полез, наверное, чтобы не пачкать о жерди новую форму, а обратился к Фекле с предложением прекратить шум. На это Фекла ответила, что тише ее и на свете нет, а если кобель лает, то это уже исключительно его собачье дело, а она в чужие дела никогда не вмешивается, не то что некоторые, которые и между собой не перестают собачиться. И если сержанту надо, чтобы кобель замолчал, то пусть он к нему непосредственно и обратится. Пришлось суду отпустить свидетельницу, после чего лай немедленно прекратился.