Назначение в ТАСС не состоялось. Зато Примаков стал директором Института востоковедения Академии наук. Когда Примаков в первый раз приехал в институт, его встречала все начальство. Ловили его взгляд, следили, как поведет себя новый хозяин, вычисляли, какие у него слабости. При его предшественнике установилось восточное почитание директора. Ждали чего-то подобного. Но Примакову это было ненужно. Когда он зашел пообедать в институтский буфет, это произвело сильнейшее впечатление на коллектив. Буфет академического института по тем временам был лучше вокзального, но хуже школьного…
Его приходу радовалась институтская молодежь. Появилось ощущение, что есть человек, к которому можно обратиться и он поможет. Постепенно в институте привыкли, что есть начальство, отнюдь не глупое начальство, которое во все вникает и во всем разбирается. Все оценили его деловые качества. Если он за что-то брался, то знали: это будет сделано. Если Примаков что-то говорил, обещал, можно было в его словах не сомневаться.
У него в институте были противники, те, кто его не любил, но ни один из них не мог сказать, что Примаков непрофессионал. Примаков тоже приспосабливался к коллективу. Он-то привык к дисциплине, которая существовала в ИМЭМО, и вызывал сотрудников на совещание к десяти часам, а в Институте востоковедения никто раньше одиннадцати и не приходил. Как-то утром на совещание из всего коллектива явился только один сотрудник, самый молодой. Но директор никого не наказал. Это был повод для воспитательной работы:
— Если я что-то говорю, это должно быть сделано…
При нем в институте не было того, что часто бывает в таких коллективах: склок, свар, зависти, интриг. Как умелый администратор, он этого не допускал.
В Институте востоковедения Примакову ставили в вину то, что он мало интересовался фундаментальными исследованиями. Он действительно интересовался в основном текущей политологией. Предпочитал, чтобы его сотрудники писали не монографии, а служебные записки, которые можно посылать в ЦК.
Сотрудники Института востоковедения рассказывали:
— Те, кто занимался традиционной тематикой, возможно, не очень были им довольны. Но фундаментальные исследования не пострадали. При Примакове ничего не было разрушено. Но сектор науки, который исследовал современность, пошел в гору. Расширились научные связи, вырос авторитет института, люди стали работать активно. И нет ничего плохого в том, что наверх отправляется аналитическая записка и особенно — если она учитывается. Другое дело — кто там был наверху и как эта записка использовалась.
Примаков создал в Институте востоковедения группу, в которую вошли ученые из разных отделов, и они все вместе изучали ислам. Выпускали аналитические сборники, которые и по сей день представляют научную ценность.
— Исследования ислама, Ближнего Востока — это при нем все пошло вверх, — вспоминает доктор исторических наук Алексей Всеволодович Малашенко. — Надо еще иметь в виду, что это были восьмидесятые годы — агитпроп бдит, атеистическое воспитание еще существует. И при этом мы получили возможность достаточно объективно изучать ислам. Примаков выделил средства, ставки. Именно в эти годы наше исламоведение получило сильный импульс. Мы и сейчас вкушаем плоды того, что мы тогда еще затеяли. Он эти исследования поощрял, патронировал, покрывал, словом, давал возможность работать. При нем не было никаких скандалов. В те времена писать об исламе было сложно, но необходимо — сначала исламская революция в Иране, затем революция в Афганистане.
В 1982 году Примаков как директор Института востоковедения выступал на коллегии министерства иностранных дел, рассказывал о сложной и запутанной внутренней ситуации в Афганистане, не очень понятной и дипломатам. Обращал внимание на то, что в результате вторжения в Афганистан выросла роль исламского духовенства.
Министр иностранных дел Громыко попросил Примакова выступить перед дипломатами. Представил членам коллегии министерства гостя:
— Товарищи, мы пригласили сегодня выступить директора Института востоковедения Академии наук Евгения Максимович Примакова. Послушаем голос науки.
Примаков обратил внимание на растущую роль исламского духовенства.
— Мы создали у себя в институте группу, в которую вошли ученые из разных отделов, и они все вместе изучают и ислам, и ситуацию в Афганистане… На что я считаю необходимым обратить внимание. В Афганистан съезжаются исламские радикалы со всего мира. Высшие религиозные инстанции суннитского мира объявили, что джихад — обязанность каждого мусульманина, что защита Афганистана от внешнего врага — священный долг каждого мусульманина, столь же важный, как молиться пять раз в день.
Члены коллегии министерства враждебно смотрели на директора академического института, неприятно пораженные его неортодоксальными суждениями:
— Ваши оценки основаны на западных и арабских источниках, поэтому расходятся с партийными установками. Нам это не нужно. Мы в нашей работе должны руководствоваться решениями партии…
Громыко пропустил эти слова мимо ушей: