Свои итоги подводились и в армиях. Так, приказ по 12-й армии от 18 марта замечал, что опыт последних наступательных боев приводит к неутешительным выводам. В качестве главных недочетов командармом–12 ген. В.Н. Горбатовским указывались: 1) малое знание расположения противника, ввиду слабости разведки; 2) недостаточная связь пехоты с артиллерией; 3) неумение пехоты проводить атаку на укрепленную позицию противника{167}.
Итак, потери русских армий в мартовских боях были очень и очень значительными, а наступление провалилось. И все-таки самым негативным последствием неудачной Нарочской операции стал удар по психологии российского высшего командования. Провал наступления именно на
Неудача весеннего удара породила неверие высших командиров в собственные силы и одновременно породила на свет малообоснованное убеждение в несокрушимости немецкой обороны без ее предварительного слома ураганным огнем тяжелой артиллерии. В то же время для организации мощной тяжелой артиллерии в русской армии не было еще объективных предпосылок. Поэтому при планировании следующих наступательных операций в кампанию 1916 г., нарочская неудача, как негативный фактор надлома ума и воли, станет руководящей идеей генералов Куропаткина и Эверта. А ведь под их командованием находилось до двух третей русских вооруженных сил, сосредоточенных на Восточном фронте Первой мировой войны.
Северный фронт в период летней кампании 1916 года
На первоапрельском совещании в Ставке ген. А.Н. Куропаткин, потрясенный устроенной (в том числе и им самим) «бойней» на озере Нарочь, первым высказался за невозможность нового наступления на германском участке фронта. Ясно, что главкосев не верил в успех наступления, тем более, что Куропаткин всегда отличался чрезвычайной бережливостью к солдатской крови, причем это, как правило, вело в ущерб военным действиям в целом, вплоть до проигрыша войны. Тем не менее после нажима со стороны М.В. Алексеева и главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта ген. А.А. Брусилова Куропаткин, как и разделявший его взгляды о нежелательности наступления Эверт, все-таки согласились наступать.
К лету 1916 г. в состав Северного фронта входили 1-я (А.И. Литвинов), 5-я (В.И. Гурко) и 12-я (Р.Д. Радко-Дмитриев) армии. Также генералу Куропаткину подчинялась группа на лифляндском побережье в составе трех корпусов и переданный в резерв фронта 42-й армейский корпус А.А. Гулевича. Общая численность войск фронта составляла более 400 тыс. штыков и сабель.
Понимая роль тыла и снабженческих перевозок, главнокомандующий армиями Северного фронта решил усилить и это звено. Спустя два дня после Совещания в Ставке, решившего общее наступление в летней кампании, ген. А.Н. Куропаткин предложил пост главного начальника военных снабжений армий Северного фронта бывшему военному министру ген. А.Ф. Редигеру. В личном письме Куропаткин просил своего преемника после Русско-японской войны не отказать: «Прошу выручить армии Северного фронта, помочь им одержать победу. Ваш громадный опыт поможет нам выйти из всех затруднений материальных и духовных, особенно в отношении Петрограда и центральных властей». Однако генерал Редигер, хорошо зная привычку А.Н. Куропаткина вмешиваться в дела всех подчиненных инстанций, отказался{168}.
Согласно оперативному планированию, принятому на первоапрельском совещании в Ставке и затем уточняемому директивами наштаверха, армии Северного фронта должны были наносить вспомогательный удар из района Двинска на Свенцяны, и далее — на Вильно. Именно сюда наступала основная масса сил Западного фронта и наносился вообще главный удар русских на Восточном фронте в кампанию 1916 г. Таким образом, обеспечивалось взаимодействие стоявших севернее Полесья Северного и Западного фронтов, причем их скоординированным наступлением германский фронт разрезался на две части: южная часть отбрасывалась в русскую Польшу, куда двигались войска Юго-Западного фронта, а северная часть отжималась к балтийскому побережью.