Глава рода

Митька в это время тряпкой омывал ее тело, после быстро привел себя в порядок, но стоящий колом после ласк нежных губ и языка бабки член, требовал продолжения и не успели они отойти от бани, как внук налетев на женщину сзади, прижал ее спиной к стене усадьбы и задрав подол рубахи, снова овладел ей. Грубо сношая, схватив за волосы заставлял закинуть голову и властно кусая, и целуя шею, спину и плечи.

Хватая и играясь с грудью, и сосками, он уверенно доставлял бабке удовольствие. А Агрофена зажимала себе рот, кусала руки, чтобы не шуметь на опустевшем к вечеру подворье, но все ровно понимала, что мычит и стонет громко. Натруженое лоно уже не так остро чувствовало движения здоровенного гостя, поэтому Митька первый вознёсся на волнахудовольствия, последний раз вколотив уд в женщину, он сдавленно зарычал, уткнувшись носом ей в волосы и излился внутрь.

— Митька, божечки. — Со сбившимся дыханием прошептала Агрофена, оправляя одежду и волосы. — Как тать меня заломил. Уймись жеребец, я же не убегаю. Уже лоно растянул так, что ветер свищет, и золотник залил, аж хлюпает. Уймись.

— Ты просто очень красива, — прямо и просто сказал отрок, чем к своему удивлению вогнал бабку в краску.

— Идем, охальник. Кому скажи, что меня таким дрыном пользуют как молодуху полонянку, не поверят. А скажи, что так попользовали и семенем залили, что все пропиталось — обзавидуются. — С лёгкой улыбкой сказала Агрофена. — Идем. Небось жрать теперь охота.

Митька и сам не обращал внимания, но сейчас почувствовал просто дикий голод. Поэтому и кивнув, пошел следом. Со стороны, казалось бы, бабка и чем-то проученный внук. Но отрок плелся нога за ногу, и выглядел подуставшим, а женщина наоборот — походка лёгкая и гордая, на лице морщинки словно разгладились, глаза светятся, губы припухли, щеки румянятся, да и вообще будто несколько лет скинула.

И только очень внимательный человек заметил бы, что волосы бабы приведены в порядок на скоро, на шее есть следы пылкого соития, губы опухли явно от поцелуев, а полотно рубахи топорщится на сосках. В усадьбе уже все спали, да и не удивительно — в баню Митька пришел когда вечерело, пока то, пока се, вот уже и солнце село, и все спать устроились, чтобы как всегда с первыми лучами проснуться.

Бабка с внуком прошествовали на кухню и Агрофена слегка расшевелил угли, быстро раскочегарила печку, и начала спорт готовить простой и быстрый ужин. Митька же сидел за столом и пристально наблюдал за точными, выверенными движениями женщины. Но взгляд невольно подмечал совершенно другие детали — соски торчащие под рубахой, как виляют при ходьбе бедра, перекатываются ягодицы, покачивается при движениях грудь, шею со следами поцелуев и укусов...

Митька и сам не сразу заметил, как окреп его уд. Окреп не как до этого, словно изголодавшийся зверь, до боли, а именно просто окреп, как бы показывая хозяину, что можно и продолжить. Чем отрок и решил попользоваться. Парень встал, обошел угол стола, приблизился к уже заканчивающей накрывать на стол бабке и протянув руки, начал гладить ее тело, но неожиданно получил отлуп мокрым полотенцем.

— Да уймись ты, жеребец неугомонный, — с улыбкой, но слегка устало возмутилась Агрофена, но опустив взгляд, нахмурилась. — Митька, не привыкла я к твоим статям. Обвыкнуться надо. Натрудил ты меня.

— Ты не хочешь? — Скорее для простого озвучивания спросил он.

— Хочу, Митенька. Хочу, соколик мой, но уже не могу. Хотя... Садись есть, — странно улыбнулась женщина.

Отрок подав плечами, вернулся на место и сел, как всегда,слегка повернувшись, словно готовый в любой момент сорваться с места. А Агрофена, словно только этого и ждала. Поэтому как только Митька прильнул к кружке с квасом, его глаза округлились и он резко убрав посуду, пораженно уставился вниз.

Его бабка, гордая баба, к которой, как выражались некоторые ратники, с уважением в голосе, на бешеной козе не подъедешь, стояла чуть сбоку от лавки на четвереньках, прогнувшись в спине так,что попка торчала на отлете, с похотливым выражением лица, держа его уд у основания своими длинными нежными пальчиками, с нескрываемым удовольствием сосала навершие,словно это сладость константинопольская. Ее припухшие губы раскраснелось, щеки зарумянились, но женщина жадно сосала, иногда отрываясь, чтобы языком слизать выступающий сок.

Митька же отдался этим ласкам, полностью доверившись бабке. А та с упоением сосала, лизала, не только головку, но и весь уд, переминала пальчиками ядра, целовала их, и пыталась взять в рот весь член, но отрок чувствовал, что едва ли достигая половины, уже входил в ее жаркое у тугое горло.

Осознание того факта, что его ртом обладает бабка, приподнесшая сегодня немало сюрпризов, ее похотливое выражение лица, влажные звуки и опухшие губы быстро довели его до окончания.

Схватив Агрофену за волосы, парень начал бурно изливаться ей в рот, остатками разума удерживая себя от того, чтобы не войти в ее горло на всю длину.