Гладиаторы. Идущие на смерть

– Сказал, что я еще молод и многого не понимаю. Затем он пообещал отправить меня к моему дяде. Он, видите ли, подобрал табличку с его адресом, когда я валялся на мостовой без сознания.

– И что? – торопил рассказчика Децебал.

– Как что? Отвел меня к моему дяде. Он тогда находился в театре Помпея. Я же говорил тебе, что мой дядя служил в преторианской гвардии императора?

– Да.

– И тогда я подумал, что мой дядя действительно важная птица в Риме, раз его знают сенаторы. И он отвел меня к театру, где я впервые увидел солдат-преторианцев. Особенно меня привлекла их обувь. Это были крепкие, подкованные гвоздями калиги. Я страшно тогда хотел и себе такие. Видишь как малы были мои желания, Децебал. Я хотел всего лишь калиги. А теперь я желаю приобрести весь мир. Иногда хочется знать, а человек когда-нибудь сможет насытиться? Скажет, что ему уже хватит почестей, власти и золота?

– Не знаю. Я никогда особенно не мечтал о богатстве и власти.

– Это еще придет в твою жизнь, дак. Каждый человек созревает постепенно, как плод с фруктового дерева.

– А твой дядя, господин, действительно служил в преторианской гвардии? – спросил Децебал, возвращая беседу в прежнее русло.

– Не совсем. Он оказался театральным цирюльником и в тот момент причесывал самого императора.

– Театральным цирюльником? Но разве императора причесывал театральный цирюльник?

– А ты разве еще не понял, кто был этот император? Гай Клавдий Нерон! И назвали его Агенобарбом. В честь него и названа эта таверна. Агенобарб значит – рыжебородый. И этот Нерон страстно любил выступать в театре как актер.

– Да разве такое возможно? – удивился Децебал. – Сам римский император выступал как базарный мим? Наши дакийские цари никогда бы не смогли сделать такого. Этим они бы унизили свое величие.

– Именно так. Но здесь не Дакия. Здесь Римская империя. И наши императоры способны еще не на такое. А Нерон, эта меднобородая обезьяна, еще и гордился своими выступлениями в театре, словно Гай Марий37 победой на тевтонами и кимврами. Ничуть не меньше.

– Но если так, то может появиться и император-гладиатор38? – усмехнулся дак.

– Еще как может. В Риме все может быть. О времена! О нравы! Как говаривал старик Цицерон. И я тогда присутствовал на выступлении Нерона перед публикой. В правой руке он держал скипетр, на его голове была отливающая драгоценностями корона. Лицо его было покрыто маской, но она была столь искусно сделана, что тогда я её даже не заметил. «Император!» – мелькнуло в моей голове.

– Ты видел его среди зрителей, господин?

– Нет. Я был за кулисами, куда меня провели. Да и не знал я тогда, что готовится спектакль. Я вообще мало, что понимал в происходящем. Я не думал, что это всего лишь наряд для спектакля, а полагал, что это была обычная одежда императора. К Нерону подошел коротконогий человек и доложил, что зал полон. Даже прямо на полу сидели зрители. Как потом оказалось их согнали насильно.

– А кто был тот человек с короткими ногами?

– Софоний Тигеллин командир преторианской гвардии императора. И он тогда заявил Нерону, что успех ему обеспечен. Но император сказал, что успех в руках Фортуны. И он вышел к публике. Я никем, не замеченный, обо мне тогда все забыли, притаился там же за фальшивыми колонами. Если бы я тогда знал, что это спектакль. Но Нерон играл так натурально, что я, неискушенный юнец из провинции, ничего не заметил.

Император метался по сцене и говорил так пламенно и вдохновенно, что публика ревела от восторга. И в этот момент к нему подкрался человек с кинжалом в руках. Я еще подумал, как это ему удалось подкрасться к владыке столь близко? И никто бы уже не спас его, ибо солдаты стояли довольно таки далеко. Рядом с Нероном и его убийцей был только я.

– И что? – глаза Децебала прямо светились любопытством. Так интересно не мог бы рассказать даже Юба.

– Я метнулся к убийце и столкнул его в театральный люк на сцене, что был открыт в это время. Затем я быстро, ногой захлопнул его крышку. И только тогда, попав в свет факелов, я увидел, что руки владыки скованы цепями!

Ко мне бросились четверо нубийцев и попытались схватить, но я сбил двоих с ног ударами кулаков. И тогда Нерон произнес: «Здорово, ты их расшвырял!» и жестом удалил слуг.

Зал взорвался неистовыми криками и аплодисментами. Тогда он был подлинным кумиром толпы. Он поприветствовал зрителей поднятыми руками и снова повернулся ко мне.

Ему с трудом пояснили, кто я такой и почему оказался за кулисами. Нерон взял меня за подбородок и спросил:

«Ты узнал во мне императора даже в этом театральном наряде персидского деспота? Видишь, Тигеллин, – он повернулся к командиру гвардейцев, – даже в этом нелепом наряде я по-прежнему их любимый Нерон. Народ любит меня, и я плачу ему тем же».

Тигеллин ответил, что юнец едва не сорвал такой блестящий спектакль и достоин наказания. Император посмотрел на него, потом на меня и произнес:

«Этот юноша не мог вынести покушения на мою особу, пусть даже с театральным ножом. И он достоин поощрения. Объяви народу, что я дарую ему 400 тысяч сестерциев и принимаю на службу в преторианскую гвардию».