Гладиатор. Возвращение

- Это была частично месть, а частично - предупреждение, чтобы я не лез. И пока я не лезу, нам ничего не грозит.

А вот это уже мне совсем не нравится. И всей душой, конечно, хочу, чтобы он сидел на попе ровно и никуда не лез, потому что нужен мне, нужен нам, живым и здоровым. Но с другой стороны, сможет ли он быть счастлив, сможет ли себя уважать, если их с Ефремычем империю разорвут на куски и она канет в небытие.

- А если полезешь? - теперь я испачкала его сметаной, но убираю её пальцем. Он не даёт мне его облизать, засовывает себе в рот. А-а-а, чёртяка! У меня мурашки от того, как сладко он его посасывает.

- Вот тогда и начнётся война, - улыбается он, глядя, как меня колбасит. - И победит уже не сильнейший, а тот, кто выживет. Но если ты не прекратишь так постанывать, то уже никуда сейчас не пойдёшь.

- А я, может, и не хочу никуда идти, - пересаживаюсь я так, чтобы его горячая твёрдость, уже активно приветствующая меня в штанах, оказывается между моих ног. Но разговор с Алексом я не закончила. - Громилов стал новым Министром Спорта?

- Выборы ещё не прошли, - засовывает он руку под резинку моих шортиков и подвигает меня к себе так, что меня уже и просить не надо.

- Может, в коечку? - обхватываю я его за шею.

- А чем тебе здесь не нравится? - рывком снимает он через голову с меня футболку, и это его колдовство, которое он вытворяет с моей грудью, заставляет меня выгнуться и простонать: «Да».

И зачем только я это сказала?

С маленького кухонного стола на пол летит всё, сброшенное одним его точным движением. А я занимаю место двух чашек, тарелки и пустой банки из-под сметаны. Но мне плевать, когда обнажёнными ягодицами я прижимаюсь к холодной столешнице, а лицо Алекса оказывается между моих ног. И кончик его языка скользит снова так нежно-нежно и так требовательно-требовательно.

Чёрт, у него же рёбра, у него же почки. Чёрт, чёрт, чёрт! Моя голова свешивается куда-то вниз, но я не хочу, чтобы он останавливался.

- О боже, Алекс, возьми меня, - я почти рычу, но он и не думает меня слушаться. Поднимает рывком, как тряпичную куклу и впивается ртом в губы. И его пальцы даже нежнее его языка. О, да! Я так люблю их с самой первой нашей встречи: и того, что ласкает меня изнутри, а особенно другого, что возбуждает меня сверху. Потирает так сладко, что я сама ритмично подаюсь ему навстречу.

- Ты сказала я не умею целоваться, - отстраняется он.

- Заткнись, - откидываюсь, повинуясь его руке и отдаюсь его великолепным пальцам со всей страстью накрывшего меня экстаза. - О, мой бог!

- Как же мне нравится, когда ты меня так называешь, - дожидается он, пока стихнут спазмы, поднимает, прижимает к своей груди, ослабевшую, вялую, пребывающую в блаженстве. И смеётся, бесстыже облизывая только что побывавший внутри меня палец. - Ты потрясающая. И такая вкусняшка. Как же мне нравится делать тебе приятно. Надеюсь, ты научишь меня целоваться?

- Да, и прямо сейчас, - обхватываю его за шею, чтобы подтянуть к себе. Но он как могучий дуб: не ломается и не гнётся.

- Мне кажется, ты куда-то торопилась, - оглядывается он на часы.

- А как же ты? - смотрю на его вздыбившееся штаны, которые его словно и не беспокоят. Словно это не его член сейчас горит огнём и дрожит, желая разрядится.

- Хочу, чтобы ты знала: чего бы я ни желал, нестерпимо, мучительно, адски, я могу остановиться, умею себя контролировать и уж, конечно, смогу это выдержать, каким бы я ни казался тебе неуправляемым и горячим.

- Но зачем терпеть, когда я здесь? - заглядываю с синеву его глаз, спокойную, как море в штиль.

- Просто есть вещи, которые мы так и не обсудили, но которые не дают мне покоя. Зачем ты вела себя как малолетняя шлюшка, когда таскала меня по общественным туалетам и всяким многолюдным местам?

- Боялась тебе надоесть, - отпускаю его и спрыгиваю со стола, когда он отходит. Одеваюсь и убираю разбросанную по кухне посуду, вытираю разлитую сметану, лишь бы на него не смотреть.

- Просто если всё это тебе действительно надо, - разводит он руками, зажимая меня в угол у мойки. - Я не знаю. Я словно совсем тебя не знаю.

- Алекс, - обречённо прислоняюсь к стене. - Попробуй представить себя на моём месте. Ты - опытный мужик, которого уже ничем не удивишь. И ты мне, вчерашней девственнице, ставишь условие: пока тебе не станет скучно. Ты не представляешь, как я этого боялась: увидеть твоё пресное лицо. Но если ты думаешь, что я притворялась...

- Глупышка, - взяв за руку, он подтягивает меня к себе и обнимает двумя руками в захват так, что его длиннющие руки заходят ему за спину. - Какая же ты глупышка. Рвала себе душу на части. Отдавалась, как в последний раз. И всё только потому, что считала: я излишне пресыщен?

- Я тоже совсем тебя не знала. Но так сильно любила, что просто не могла иначе, - прижимаюсь к его груди. Кусаю губы, чтобы не заплакать. Нет, не сожалею, но как же тяжело мне было переступать через себя, как трудно давалось то, что ему, оказывается совсем было не нужно, что становится грустно. - Я бы умерла, если бы ты попросил умереть. Но, слава богу, ты попросил всего лишь буйного секса.