Гладиатор (СИ)

— Это не просьба и не предложение, — жестко отрезал Далат, и доктору пришлось прикусить язык.

— Надеюсь, все будет так как ты задумал, иначе…

«Иначе не сносить мне головы», — закончил про себя Курций и поднялся.

Одиночество

Спустя несколько недель на генерала развернулась настоящая охота. В то время как стражники рыскали по всей Империи в поисках сбежавшего супруга, а Далат снимал с подчиненных две шкуры за малейшие проступки, свободные омеги не оставили интересное положение альфы без внимания.

И одним из самых ярких поборников семейного благополучия альфы выступил Эвиний, недавний жених генерала, коим, впрочем, он сам себя считал.

Не проходило ни дня, чтобы нахальный плут не являлся в особняк Далата и не дожидался того со службы. Причем, как правило, ожидание проходило в личной постели генерала, и даже Приму не удавалось выпроводить настырного омегу.

— Не удивлюсь, если через полгода мы сыграем вторую свадьбу, — недовольно бухтел Прим, занимаясь делами на кухне.

— Думаешь, хозяин так быстро сдастся? — спросил Маций, переставляя тяжелый котел на стол.

— Хм! А ты посмотри на эту шлюшку сам. Любой найдет чему поучиться.

— Даже ты? — не выдержал пожилой бета.

Метнув злобный взгляд, Прим выпрямился:

— Советую придержать свой длинный язык. Сулла ещё не скоро оправится, а значит, я могу отдать распоряжение угостить тебя плетьми когда вздумается.

Мгновенно стушевавшись и пожалев о том, что вообще раскрыл рот, повар поспешил перевести разговор в другое, более безопасное русло.

— Как он себя чувствует, кстати?

Прищурившись, Прим ещё немного посверлил распустившегося раба взглядом и соблаговолил ответить:

— Нормально. Выпороли его, конечно, сильно, и палец сломан. Но через месяц будет как новенький.

К своему собственному недовольству, Прим взял на себя ответственность за пострадавшего бету. Ухаживал за спиной, поторапливал эскулапа с визитами, если тот забывал, хорошо кормил. Никто не осмеливался спрашивать о причинах странного поведения домоправителя, опасаясь ступать на неизвестную территорию. Все, что оставалось домашним, это тихонько шептаться за спиной и провожать долгим взглядом стройную фигурку, скрывающуюся на чердаке строго по расписанию.

Омега и сам понимал, как подозрительно выглядит, проявив неожиданную заботу о человеческом существе, тем более Сулле, которого ещё недавно презирал до глубины души. Вот только… только он оказался третьим человеком, уши которого слышали, чем пригрозил бете Офиару, если тот скажет хозяину о побеге хоть слово.

Естественно, Прим не собирался сообщать об услышанном, рассчитав, что надоедливый выскочка сам уберётся с дороги, и уже никто не запретит согревать постель хозяина как раньше.

Омега уже потирал руки, приводя себя в порядок с удвоенной силой, когда долгожданный день наконец настал. Течка закончилась, Офиару ушел к Курцию, а днем, захватив вещи, исчез.

Чтобы не попасться под горячую руку домоправитель придумал себе работу и отправился по давно ожидавшим поручениям, вернувшись под вечер, когда начинал накрапывать дождь.

К своему счастью, на пороге он встретил младшего супруга Его величества и поторопился прилепиться к тому пиявкой, разумно полагая, что рядом с ним будет безопасней.

И не прогадал…

Вынося миску с супом из кухни, Прим старался не обжечь пальцы и успеть донести еду горячей. Ноябрьский ветер холодил кожу, проникая в жилища и особенно на чердак, где отдыхал бета.

При мысли о Сулле ему стало гадко. Гадко от того, как хозяин поступил с верным рабом. Конечно, он мог сообщить генералу, но ведь не был обязан. В конце концов, он сам подарил их тупоголовому супругу! Так что винить было некого. А уж то, что только слепой не видел подавленного состояния белобрысого и кислой мины накрепко прилипшей к смазливой физиономии, снова говорит далеко не в пользу мужа.

Но так измываться над Суллой! Да он, наверное, единственный, кому действительно не наплевать на этот чертов дом и эту бешеную обезьяну, что зовет себя генералом!

«Кретин! Урод! Амбал недобитый», — яростно корил Прим когда-то любимого альфу. Да он и близко не подойдет к ублюдку! Тоже мне красавец выискался… и сам виноват, что не оценил такого сногсшибательного омегу как он. Пусть теперь довольствуется этой грязной швалью голубых кровей!

* * *

Прошло немногим больше месяца, но чувство щемящей тоски и пустоты все прочнее занимало пространство вокруг Далата. Собственный дом казался пустым и безлюдным. Он уходил в тишине и в нее возвращался. Пустые комнаты, пустые улицы, пустой Рим. Все потеряло свое значение, оставив Далату только то, что он мог себе позволить в минуту жестокого сражения: разум и холодный расчет.