Гладиатор

— Тебе навяжут нечестный бой с неравным противником.

— Тогда я и впрямь погиб.

— Нет, Вителлий, я решила спасти тебя. Даже ценой своей жизни.

— Я не вижу никакого выхода, — безнадежно проговорил Вителлий.

— Выход только один, — ответила Мариамна. — Ферорас не должен дожить до твоего следующего боя.

— Мариамна! — в ужасе воскликнул Вителлий. — Понимаешь ли ты, что говоришь?

— Я давно уже все обдумала. Мне нелегко это далось, но Ферорас уже почти тридцать лет обращается со мной, как с домашним животным. Любимым, разумеется, животным, которое он может при случае погладить и которое ни в чем не должно терпеть недостатка. Как человека, как партнера он никогда меня не признавал. Он заплатил за меня, следовательно, приобрел в собственность. Любовь? Для Ферораса это непонятное слово, пустая растрата чувств, не приносящая прибыли. Ферорас никогда не любил меня, он лишь обладал мною.

— Бедная Мариамна, — беспомощно проговорил Вителлий и, нежно погладив ее по волосам, повторил: — Бедная Мариамна!

— Вителлий, — тихо сказала Мариамна, у которой по щекам текли слезы бессильного гнева, — я должна открыть тебе тайну, о которой не знает и сам Ферорас. Тертулла не его дочь…

Вителлий поднял глаза, вопросительно глядя на Мариамну.

После долгого молчания она проговорила:

— Имя отца Тертуллы — Фабий.

— Секретарь Ферораса?

— Секретарь Ферораса. Женщина, запертая мужем в позолоченной клетке, рада любой возможности хоть на минуту почувствовать себя свободной. Никто, кроме тебя, однако, не знает об этом.

— Глафира! — хлопнул в ладоши Вителлий, вызывая рабыню. — Принеси кувшин фалернского и проследи, чтобы никто не мешал нам!

Поклонившись, Глафира вышла.

Тихим шепотом, чтобы никто не мог их услышать, Мариамна продолжала:

— Поллио Юлий, префект преторианской когорты императора, многим обязан мне, а как раз у него под стражей содержится Локуста, знаменитая отравительница. Говорят, император упрятал ее в темницу, чтобы заткнуть ей рот. По слухам, она была причастна к убийству императора Клавдия и Британника, сводного брата Нерона. Поллио разрешил мне посетить отравительницу. Это пожилая унылая женщина с падающими на лицо прядями волос…

— Для яда Ферорас недоступен, — перебил Вителлий. — Ты ведь и сама знаешь, что он не съест ни кусочка, не выпьет ни капли, прежде чем раб не попробует их.

— Ты думаешь, у Клавдия не было таких рабов? И тем не менее он умер от яда, потому что Халотус, пробовавший блюда, и Ксенофон, личный врач императора, были заодно с Агриппиной. Халотус посыпал грибы ядом уже после того, как сам попробовал их, а Ксенофон, делая вид, что хочет вызвать рвоту, щекотал у императора в горле отравленным пером. Средства и способы всегда найдутся.

— Но что же задумала сделать ты?

— Я подам Ферорасу яблоко, от которого и сама откушу кусочек. Одна половинка яблока будет пропитана смертельным ядом, а другая безвредна.

— Меня в холодный пот бросает при одной мысли об этом, — сказал Вителлий. — Выкинь из головы такие мысли. Лучше уж я буду сражаться.

— В таком случае не думай об этом больше, — ответила Мариамна. — Забудь все, о чем я тебе говорила.

День был удушливо жарким. От невыносимой жары римляне страдали уже не первую неделю. Немногочисленная в миллионном городе зелень стала рыжеватой от осевшей на ней пыли. Драгоценная питьевая вода, текущая в Рим по акведукам, сооруженным поверх крыш домов, грозила иссякнуть. Вина за это лежит на императоре, полагали римляне. Ведь он совершил непростительный грех, искупавшись в одном из ведущих в город и считавшихся священными акведуков. На Капитолии жрецы приносили искупительные жертвы Юпитеру, отправляя на заклание козлят и барашков, но отец всех богов, судя по всему, не желал принять их. Вместо того чтобы подняться к небу, угольно-черный дым растекался по Капитолию, облаком окутывая золото жертвенника и белый мрамор статуй, заставляя слезиться глаза участников церемонии.

— Небо посылает нам знаки близящегося несчастья, — вещал жрец-прорицатель. Роясь окровавленными пальцами во внутренностях жертвенного животного, он выкрикивал: — О Юпитер Светодающий, смилуйся над своим народом!

Жрецы вполголоса бормотали молитвы, и, словно услышав их мольбы, отец богов подал знак. Зловеще черные тучи надвинулись на город. Люди испуганно разбегались по домам в ожидании живительной грозы.

Верховный жрец воздел руки к небу.

— О великий Юпитер, прими благосклонно эту жертву и пошли нам долгожданный дождь!

В то же мгновение сверкнувшая из туч молния ударила в стоявший перед храмом жертвенник. На мгновение он засиял, словно охваченный пламенем. Оглушительный удар грома поверг наземь жреца и разбросал в стороны жертвенных животных, а затем воцарилась противоестественная тишина. Только когда крупные капли дождя застучали по разогретой пыльной брусчатке, жрецы отважились подняться. Растерянные и смущенные, они понесли в храм все еще не пришедшего в себя верховного жреца. А затем словно разверзлась преисподняя.