Гладиатор

Почетная трибуна вмещала около тысячи зрителей — сенаторов, жрецов и высших чиновников, всегда занимавших привилегированные места в театрах и цирках. Ни от кого не ускользнуло то, что сигнал к началу игр подал не император, а Агриппина. Под оглушительный рев литавр и труб пятьдесят снабженных носовыми таранами судов двинулись навстречу друг другу. Надсмотрщики хлестали рабов, сидевших за расположенными где в два, а где и в три яруса веслами. Окровавленные бичи разрывали кожу прикованных к скамьям гребцов, оставляя на ней неизгладимые шрамы. Над озером разносились резкие выкрики команд. Суда набирали скорость, а возбужденная публика продолжала кричать: «Citius, citius… быстрее, быстрее!»

Таран одной из трирем с громким треском врезался в корпус идущего ей навстречу судна. Хлынувшая в пробоину вода заставляла корабль крениться все больше, увлекая за собой и сцепившееся с ним атакующее судно. Теперь сталкиваться начали и другие суда. Некоторые из них при этом переворачивались, и слышны были отчаянные крики уходящих под воду прикованных к скамьям рабов. В одном месте сошлись в схватке двадцать, по меньшей мере, судов. Их команды дрались друг с другом короткими мечами, шестами и веслами, сбрасывая противников в воду или рубя руки гребцам, чтобы лишить вражеское судно маневренности. Крики и стоны не доносились до берега, потому что рев возбужденных зрителей перекрывал звуки боя.

Откуда-то в гущу сцепившихся кораблей полетел зажженный факел. Через несколько секунд пламя охватило их, и вот уже первое судно, окутанное дымом, повалилось набок и с громким шипением исчезло под водой, тут же начавшей приобретать рыжевато-красный оттенок. Между обломками на поверхность всплывали трупы с раскинутыми в агонии руками. Тех, кто пытался спастись, доплыв до совсем близкого берега, встречали расставленные там дозорные. Не давая выбраться из воды, они били несчастных ногами или кололи копьями до тех пор, пока те не переставали подавать признаки жизни.

Пока на воде разыгрывался морской бой, под трибуной, там, где располагались оружейная и раздевалка гладиаторов, встретились два человека, вот уже несколько месяцев не видевшие друг друга, — Вителлий и Пугнакс.

Пугнакс ушел из школы гладиаторов, разочарованный, судя по всему, тем, что после казни Сульпиция Руфуса не был назначен его преемником. Одержав двадцать одну победу, он многократно завоевал себе право на свободу, так что уйти из школы мог в любую минуту. Злые языки распространяли слух о том, что за показания, данные во время процесса против заговорщиков, Пугнакс получил вознаграждение в целых сто тысяч сестерциев. Тем не менее брошенный Вителлием вызов задел Пугнакса за живое. Отказаться от него означало приобрести репутацию труса. Нет, отклонить этот вызов Пугнакс не мог!

Получив неожиданное помилование, Вителлий возвратился в школу гладиаторов. Лентул, новый ее руководитель, сумел мастерски смягчить напряжение, существовавшее в отношениях между внезапно завоевавшим всеобщую популярность молодым гладиатором и его более опытными коллегами. Вителлию приходилось старательно, как никогда раньше, упражняться во всех видах боя и доказывать свое мужество, участвуя в схватках с альпийскими медведями и привезенными из Фракии рысями. Теперь, нарастив мускулы, словно у кельтского раба, он начал выделяться даже в кулачных боях.

Сейчас Пугнакс остановился, извлек обезглавленного, но все еще трепыхающегося петуха и бросил его под ноги Вителлию.

— Эта птица принесет тебе несчастье, — не разжимая губ, прошипел Пугнакс.

Вителлий отступил на шаг, с недоумением глядя на околевавшую птицу. Затем он поднял голову, с холодной ненавистью посмотрел на Пугнакса и, не произнеся ни слова, плюнул ему в лицо.

— Я тебе все кости переломаю, гадина! — крикнул Пугнакс, бросаясь к Вителлию. Юноша, однако, сумел выскользнуть из захвата выведенного из себя противника.

Рабы, в обязанности которых входило натирать маслом тела гладиаторов, развели соперников по разным углам, чтобы подготовить их к бою.

— Он вне себя от ярости, — сказал секундант Вителлия. — Будь осторожен!

— Его ярость — мой лучший союзник, — спокойно ответил молодой гладиатор. — На арене победу завоевывают не криком, а головой.

Раб одобрительно хлопнул его по плечу.

— Ты победишь, Вителлий. Справедливость победит!

— Да, — ответил Вителлий. — Я не жалею, что вызвал его на поединок.

Трибуна так дрожала от топанья и неистового рева зрителей, что опоры ее, казалось, готовы были вот-вот рухнуть. Рабы, охранявшие оружие гладиаторов, с опаской поглядывали на балки перекрытия.

Вителлий выступал в роли фракийца, а Пугнакс — самнита. Такой вид поединка больше всего нравился императору Клавдию. Различное вооружение фракийцев и самнитов требовало применения ими совершенно разных техник ведения боя.