От сборника к сборнику Гюго становился всё более философски настроенным — с одной стороны, он сильнее погружался в самопознание, с другой — в осмысление мира и Бога. В «Лучах и тенях» имелись и мрачная экзотика, предвосхищающая «Легенду веков» («Подземелья Индии»), и «гражданские» стихи («Назначение поэта»), подготавливающие появление более развёрнутых произведений на ту же тему в сборнике «Созерцания».
Случись так, что, если Гюго ушёл бы из жизни в 1840 году, в возрасте Пушкина, он всё равно навсегда остался бы во французской поэзии как один из величайших её представителей. Но самого главного как поэт он ещё не сказал, и его последующее длительное молчание было не случайным. Гюго не хотел размениваться, он сосредоточивался.
В канун 1842 года вышла книга очерков Виктора Гюго «Рейн», итог его нескольких путешествий с Жюльеттой Друэ по Германии и Швейцарии, а также прилегающим французским землям. Поэт мало знал заграницу, за всю свою взрослую жизнь он не побывал ни в Берлине, ни в Вене, ни в Мюнхене, ни в Италии. Во время своего единственного испанского путешествия в 1843 году Гюго охватил лишь приграничный район, не доехав ни до Бильбао, ни до Мадрида, ни до Барселоны или какого-то другого крупного города. В Германии он побывал только на западных окраинах, прилегающих к Рейну. В Англии Гюго всего несколько раз проездом заезжал в Лондон по пути на Нормандские острова или обратно.
При всём богатстве фантазии, требовавшей пищи для ума в виде новых впечатлений, Гюго оставался слишком парижанином и слишком французом, чтобы надолго покидать любимый город (не считая двух десятилетий изгнания).
Книга «Рейн» вышла не просто как следствие желания поделиться с читателем путевыми впечатлениями, она писалась в атмосфере националистической истерии по двум берегам великой реки. В 1840 году в европейской политике случилось то, что историки позже назовут Рейнским кризисом. После того как Францию заставили позорно капитулировать во время Восточного кризиса 1840 года и отказаться от своего союзника Мухаммеда Али-паши, правительство Тьера решило переключить внимание взбудораженной общественности на проблему левого берега Рейна. Во времена Директории и при Наполеоне он был полностью включён в состав Франции. После 1815 года страна вернулась к прежним границам, и на левом берегу, как и прежде, остался один Эльзас. Но во Франции были популярны разговоры, что именно Рейн является «естественной границей» с Германией. Гюго поддерживал эту позицию и тогда, и позже, когда стал членом палаты пэров и негодовал, что пэры обсуждают судьбу Кракова, но молчат о левом береге Рейна.
Разграничение германского и французского начал уходит в раннее Средневековье. После падения Римской империи и Великого переселения народов на территорию Галлии хлынули орды франков — германского племени, давшего стране название. Но местное население, к тому времени перешедшее с кельтских языков на вульгарную латынь, численно преобладало, и через несколько веков завоеватели, к которым примкнули и другие германские народы — бургунды, вестготы, перешли на речь побеждённых. Линия раздела проходила через провинцию Лотарингия. Вплоть до XIX века на этничность подданных не обращалось никакого внимания. Во Франции во времена Гюго большая часть населения говорила на собственных языках и диалектах. Южная половина страны относилась к так называемой области «языков “ок”», из которых наиболее известен окситанский, он же провансальский. Кроме того, на обособленных языках говорили баски, бретонцы, фламандцы, корсиканцы, эльзасцы и лотарингцы. Последние, населявшие Эльзас и северо-восток Лотарингии, были, собственно говоря, немцами, которые постепенно попадали под власть французских королей. Наступление на германский мир шло давно, ещё с XVI века, когда три епископства — Верден, Мец и Туль подчинились Парижу. При Людовике XIV процесс продолжился с аннексией Эльзаса. Наконец в 1766 году Лотарингия, где жили предки Гюго, вошла в состав Франции.
Напомним, что в начале 70-х годов XVIII века в Страсбурге, столице Эльзаса, обучался в университете Иоганн Вольфганг Гёте. Тогда это был типичный немецкий город, преподавали там по-немецки, и этот период жизни великого поэта у нас не ассоциируется с пребыванием во Франции, каковым оно формально было.