Гюго

«Песни сумерек» — необычное название для сборника, значительная часть стихотворений которого воспевает любовное счастье, точно так же как название «Осенние листья» мало соответствует стихам о семейном и отцовском счастье. Но это характерно для Гюго с его в общем-то трагическим мировоззрением. Будучи по природе оптимистом и борцом, он тем не менее ощущал рядом с собой ту же бездну, что приводила в испуг Блеза Паскаля. Поэтому все его романы кончаются гибелью героев. Он осознавал ненадёжность счастья, его эфемерность, видел противоречивую природу человека.

К концу 1830-х годов Гюго всё больше утверждался в мысли, что ему необходимо проявить себя и на общественном поприще. Для Франции подобное было типично — вспомним кумира его юности Шатобриана, не только великого писателя, но и политика, дипломата, пэра. В XVIII веке Вольтер и Руссо волновали публику, в XVII — все крупные писатели, от Корнеля и Мольера до Расина и Буало, попадали в поле внимания двора и правительства и отмечались знаками внимания. Ещё в 1834 году он напечатал «Опыт о Мирабо», в котором создал портрет великого революционера и высказал собственные мысли о политике в привычном афористичном стиле — «чтобы сделать общую работу, Вольтеру даны были годы, а Мирабо — дни. Однако Мирабо сделал не меньше Вольтера. Только оратор подходит по-другому, нежели философ. Каждый атакует жизнь тела общества по-своему. Вольтер разлагал, Мирабо раздавливал. Действия Вольтера в каком-то роде были химическими, Мирабо — физическими. После Вольтера общество растворялось, после Мирабо — обращалось в пыль. Вольтер — это кислота, Мирабо — дубинка». Таким образом, он ставил в один ряд великого писателя и великого политика. Все понимали это так, что он имеет в виду и себя. Для начала же Гюго хотел стать академиком.

Во Французскую академию входило (и входит) 40 членов, задача которых — содействовать развитию французского языка. Обязанности академиков необременительны и неопределённы, зато их статус весьма почётен. Годовое жалованье составляло 1500 франков. В академию избирают за заслуги в области словесности, но это понятие весьма размыто, так что среди «бессмертных» много не писателей, а философов, историков, церковных деятелей, ораторов. Каждый новый академик выбирается на номерное место («кресло» по-французски) своего предшественника, при вступлении в обязанности он обязан произнести похвальную речь покойному его обладателю. Французская академия является частью Института Франции, в состав которого входят ещё четыре академии, но когда говорят про «академиков», то имеют в виду именно её членов.

Гюго пытался избираться в академию с 1836 года, но его старания увенчались успехом лишь с пятого раза — 7 января 1841 года. До того времени консервативные академики не хотели видеть в своих рядах человека, считавшегося бунтарём и ниспровергателем литературных традиций. Забавно, что поэт заступил на место посредственного драматурга Непомука Лемерсье, своего закоренелого противника, и должен был выступить с речью в его честь. Впрочем, он сделал это с блеском. Его выступление было шедевром ораторского искусства. В нём Гюго ухитрился обойти все подводные камни и раздать всем сёстрам по серьгам — и воздать должное Наполеону, и похвалить Лемерсье, императору оппонировавшему.

На заседания академии Гюго ходил исправно, о происходивших там спорах и забавных случаях сохранилось немало его записей в «Виденном». С Ламартином они обменивались стихотворными записочками, в которых потешались над кандидатами в академики — один хуже другого. Большинство его новых коллег были людьми пожилыми, принадлежавшими к прошлому поколению, но и от них можно было узнать немало любопытных анекдотов о минувших днях, чем Гюго и пользовался. Он искренне хотел привести в академию Бальзака (что не удалось), Виньи и даже Сент-Бёва (что удалось).

Как раз накануне его избрания в академики в Париже произошло событие, взволновавшее многих и привлёкшее внимание всей Европы. В 1840 году во Францию был торжественно возвращён прах Наполеона с острова Святой Елены. За ним была отправлена экспедиция во главе с сыном короля — принцем де Жуанвилем. Правительство Июльской монархии хотело этим жестом привлечь к себе широкие массы народа, давно уже разочаровавшиеся в короле и его режиме. 15 декабря 1840 года гроб с телом императора был доставлен в Париж, где состоялась грандиозная церемония, которую лучше всех описал Гюго в «Виденном». Ему же принадлежат лучшие стихи об этом событии — «Возвращение императора», которые заканчивались так: «День прекрасный, как слава, / Холодный, как гроб». В них поэт показал себя ярым бонапартистом, истинным сыном своего отца-генерала.

Тогда же Лермонтов сочинил «Последнее новоселье»:

Меж тем, как Франция, среди рукоплесканий
И кликов радостных, встречает хладный прах
Погибшего давно среди немых страданий
В изгнанье мрачном и в цепях...