Гитлер. Неотвратимость судьбы

Гитлер всячески развивал тему Муссолини и обещал поступить с немецким парламентом так же, как дуче поступил со своим. «Политическая свобода, — сказал он, — всегда является вопросом силы». Затем после небольшой паузы добавил: «Ну а сама сила является только результатом войн».

Впрочем, он зря оправдывался — никто не обратил внимание на его слова: его сторонников гораздо больше радовало то, что грядущая революция в Германии пройдет столь же безболезненно, как в Италии. А сам подражатель и горячий поклонник дуче на какое-то время стал самым популярным «революционером».

Так неожиданно для многих политических аналитиков уже в 1922 году обыватели созрели для Гитлера. И ничего странного в этом не было. К фюреру их подтолкнули бедственное экономическое положение в стране, страшная инфляция и новое унижение нации, которая та испытала после вторжения французов в Рурскую область. Все эти беды Гитлер продолжал объяснять слабостью власти и тем наглым беспределом, который устроили-де в стране ростовщики. Его слушали как единственного в Германии человека, который обещал без суда и следствия перевешать всех ростовщиков и спекулянтов.

Надо отдать должное: Гитлер старался вовсю. Чуть ли не каждый день он обрушивался с критикой на биржи, которые содействовали спекуляции, чем завоевывал сердца мелких вкладчиков, все внимательнее прислушивавшихся к лидеру нацистской партии.

Имевший достаточный опыт ораторства перед большими аудиториями, Гитлер стал с еще большей тщательностью готовиться к своим выступлениям. Он подолгу отрабатывал каждую гримасу, каждый свой жест и, основательно поработав над «стойкой», в конце концов остановился на позе а-ля Цезарь.

Радовала его и газета, которая получала все больше подписчиков, Эккарт уже не раз говорил Гитлеру, что, если так пойдет и дальше, им придется сделать «Фелькишер беобахтер» ежедневной.

— Я, — кокетничал Гитлер в кругу своих друзей, — не многого требую от жизни, я хотел бы только, чтобы движение развивалось и чтобы я мог прилично существовать как редактор «Фелькишер беобахтер»…

Впрочем, за его кокетством стояло вполне определенное желание: хорошо жить. Да, он стал лидером приобретавшей все большую популярность партии и самым выдающимся ее оратором, но в то же время продолжал жить в небольшом скромном домике, ездил на собрания в видавшем виды автомобиле и делал все возможное, чтобы партия не тратила на него ни единой лишней марки. И что бы там ни говорил Эссер о «выдающемся революционере», Гитлер так и не победил (и никогда не победит) свое стремление к буржуазной сытости. Она только мысль о том, что он может оказаться среди пролетариев, бросала его в холодный пот.

Нищету, вечную грязь и убогость жилищ — все это он знал не понаслышке, когда проживал в рабочих кварталах в Вене. «Даже не знаю, — вспоминал он, — что тогда потрясло меня больше: материальная ли нищета тех, кто в те годы составлял круг моих приятелей, грубость ли и дикость их нравов или же низкий уровень их умственного развития».

Другое дело, что Гитлер испытывал при виде всего этого лишь потрясение, но никоим образом не сострадание. Напрочь оторванный от рабочего класса, он никогда не чувствовал к нему ни малейших симпатий, а после того как в той же Вене с ужасом убедился, что не только чешские, но немецкие рабочие ниспровергают все, чему он придавал такое большое значение, он, надо полагать, стал откровенно презирать их. «Буквально все они затаптывали в грязь… нацию, — писал он, — поскольку считали ее порождением капиталистических классов; отечество, так как считали его орудием буржуазии для эксплуатации рабочего класса; власть закона — поскольку для них это было средство держать пролетариев в узде; религию, которую считали средством одурманивания народа для его последующего закабаления; мораль — как символ тупой и рабской покорности». И если для того же Сталина все эти постулаты являли суть священного марксистского писания, то Гитлер, услышав подобные речи от немецких рабочих, сразу же задался вопросом: «А достойны ли все эти убогие люди принадлежать к великой нации?»

Помимо всего прочего Гитлер давно понял, что без той самой буржуазии, с которой призывали бороться еврей Маркс и большевистские жиды из России, ему никогда и ничего не выиграть. Он может заигрывать с кем угодно, говорить все что угодно, но ставить ему придется только на то самое среднее сословие, которое по большому счету и будет определять судьбу страны. Точно так же, как еще совсем недавно клялся отдать всю собственность рабочему, теперь он был готов защищать эту самую буржуазную собственность от этих же рабочих. И пусть не сразу, но награда не заставила себя ждать: буржуазия признала его и в конечном счете привела к победе.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ