— Мне, — жаловался он своей секретарше Кристе Шредер в начале марта за завтраком, — со всех сторон врут, нельзя ни на кого положиться. От всего этого тошнит… Если что-нибудь со мной случится, Германия останется без вождя. У меня нет преемника. Первый, Гесс, сошел с ума, второй, Геринг, гоь терял симпатии народа, а третьего, Гиммлера, не примет партия — во всяком случае, пользы от него не будет, так как он абсолютно лишен артистического таланта… Еще раз поработайте головой, — продолжал он после небольшой паузы, — и скажите мне, кто должен стать моим преемником? Это вопрос, который я не перестаю задавать себе, и не нахожу ответа…
Был ли Гитлер искренен в своих просьбах? Думается, вряд ли. Если он и нуждался в преемнике, то только для того, чтобы тот подписал грядущую капитуляцию. Ну а в том, что она неизбежна, мало кто уже сомневался. В том числе и сам Гитлер, который потребовал проведения тактики выжженной земли, и согласно его сумасшедшему приказу должно быть уничтожено все, что Германия могла бы использовать в восстановительный период после войны. Когда же Шпеер попытался возразить и заявил, что в первую очередь любой правитель Германии, включая и нынешнего, должен думать не о себе, а о будущем страны, и оставить немецкому народу хотя бы самую малую возможность хоть как-то обеспечить свою будущую жизнь, Гитлер цинично ответил:
— Если война будет проиграна, у народа тоже не будет будущего. Нет нужды беспокоиться о том, что понадобится немецкому народу для элементарного выживания. Напротив, для нас лучше все эти веши уничтожить. Ибо нация показала себя слабейшей, а будущее принадлежит исключительно более сильной восточной нации. Во всяком случае, эту схватку переживут только худшие — лучшие уже убиты…
И все же Шпееру удалось помешать Гитлеру затапливать шахты, взрывать электростанции и коммуникации. Но сделал он это только благодаря тому, что фюрер уже не пользовался былой властью, да и приказы его выполнялись далеко не всегда безоговорочно…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Конечно, всем оказавшимся в конце войны рядом с Гитлером было тяжело, и прежде всего психологически. По сути, все эти люди были заживо похоронены в огромной братской могиле, называвшейся рейсхканцелярией; каждый день им приходилось выслушивать монологи живого привидения, в которое превратился Гитлер. Но тяжелее всех, надо полагать, было все же самому Гитлеру. Окружавшие его люди верили в него только в дни побед, но ни у кого из них не было такой слепой веры в самих себя и в свое высочайшее назначение на этой земле. И вот теперь, когда все его надежды были разбиты, Гитлер в который уже раз опустился с заоблачных высот на грешную землю. Более того, в отличие от тех людей, которые могли поделиться с друзьями своими мыслями и хотя бы таким образом облегчить себе душу, Гитлер был лишен и этой привилегии. Никто не осмеливался откровенничать с тем, одного слова которого все еще было достаточно, чтобы любого расстрелять прямо здесь, в бункере, или отправить на виселицу. Надо ли говорить, с какой радостью погребенный заживо Гитлер встретил появление в своей могиле Евы Браун, которая, презрев все трудности и страшное будущее, явилась к нему в начале марта 1945 года.
Можно по-разному относиться к этой женщине, но не восхищаться ею, наверное, нельзя. Когда-то на заре своей юности она заявила, что в Гитлере ее жизнь и смерть. И вот теперь, когда до этой самой смерти оставалось меньше четырех шагов, Ева и не подумала отрекаться от своих слов. В конце февраля на вечеринке на небольшой вилле на Вассербургерштрассе она с гордостью показала гостям подаренное ей Гитлером бриллиантовое колье с топазом и неожиданно для всех заявила, что намерена вернуться в Берлин и остаться с Гитлером до конца, каким бы он для них не был. Напрасно несколько часов друзья во главе с сестрой Евы Гретль пытались отговорить ее от этого безумного шага.
— Смерти я не боюсь, — с поразившим всех спокойствием сказала Ева. — Я уже год назад знала, какой конец меня ждет. Фюрер запретил мне возвращаться, но я не могу по-другому…
А когда беременная сестра вызвалась сопровождать Еву и остаться рядом с ней, та покачала головой.
— Нет, — улыбнулась она, — тебе нельзя подвергать опасности будущего ребенка. Непременно роди мальчика, в семье Браунов у девочек несчастная судьба…
Решение было принято, и теперь Еве оставалось только попасть в бункер. А это было далеко не так просто, как могло показаться на первый взгляд. В Германии царил хаос, все дороги были заполнены беженцами, поезда ходили вне всякого расписания, и Берлин постоянно бомбили союзники. Ева позвонила Борману, однако верный паладин фюрера отказался помочь ей, сославшись на нежелание Гитлера видеть ее в Берлине. Тогда Ева поехала в штаб-квартиру концерна «Даймлер-Бенц» и потребовала предоставить ей машину.
— Фюрер ждет меня! — заявила она. — Надеюсь, вам все ясно!