Гитлер. Неотвратимость судьбы

Гитлер всегда считал, что только общенациональная катастрофа даст ему шанс на победу. Его положение облегчалось тем, что ненавистный Версальский договор, огромные репарации, национальное унижение, революции, инфляция и постоянная угроза гражданской войны — все это наложило отпечаток на сознание практически всей нации. Да, потом был небольшой всплеск, но начавшаяся в 1929 году депрессия быстро возродила старые страхи и чувство беспомощности перед надвигавшейся катастрофой. Краткая стабилизация казалась теперь снова катившимся в пропасть немцам самым настоящим издевательством над ними, и их состояние было сродни тому, какое испытывали люди, заново отстроившие свои развалившиеся после землетрясения жилища в ожидании еще более сильных подземных ударов. В такой тяжелой прежде всего психологически ситуации многие немцы начали терять здравый смысл и под влиянием постоянного страха тянулись к тем, кто предлагал им те самые несбыточные надежды, над которыми при нормальной жизни они только посмеялись бы.

Гитлер предложил всего две вещи, но именно их больше всего и хотело получить большинство немцев: полное отрицание всего, что произошло в Германии после войны, и обещание возродить мощь и величие нации. Он подверг осуждению предателей, которые в ноябре 1918 года нанесли удар в спину немецкой армии, приняв позорные требования Антанты, марксистов, вместо национального единства призывавших к классовой борьбе, интернационализму и пацифизму, а также общество вседозволенности в лице безбожного Берлина и культур большевизма, попиравшего традиционные ценности, не оставляя ничего святого, а заодно и евреев, которые, по его словам, жирели на коррупции и всячески ослабляли Германию.

Взамен «демократического свинства» Гитлер предлагал веру в возрождение моральной и политической мощи Германии, признание истинно прусских ценностей — порядка, власти, жертвенности, службы, дисциплины, социальной иерархии, т. е. всего того, что вело к величию, возрождению чувства единения народа и созданию сильного правительства, проводящего единую внутреннюю политику и обеспечивающего уважение к Германии, которая должна была вновь занять принадлежащее ей по праву место великой державы.

Все это привлекало не только средний класс и крестьян, но и все еще имевших вес в обществе протестантских священников, для которых обещание Гитлера возродить и сплотить нацию способствовало возрожденной вере, которую сама Церковь обеспечить уже не могла. Сумел Гитлер привлечь на свою сторону и неконсервативную интеллигенцию, которая отрицала рационализм и либерализм, заменяя их ницшеанским иррационализмом, при котором человек деловой заменялся человеком героическим.

Не менее сильно воздействовал Гитлер и на представителей бывших правящих классов, недовольных утратой своего влияния на старые средние классы, опасающихся процессов модернизации и усиления рабочего класса, угрожавшего их социальному статусу и источникам доходов, а также на значительную часть молодежи, обеспокоенную потерей возможностей для карьеры и стремящуюся к устройству своего будущего. Одной из главных причин успеха нацистов в 1930 и 1932 годах и стала та самая социальная неоднородность немецкого общества, которую невозможно объяснить обычным рациональным классовым анализом, что по большому счету и явилось истинной сутью нацизма.

Определенную роль сыграли и те в высшей степени оригинальные методы ведения предвыборных кампаний, которые для Гитлера всегда были намного важнее их содержания. Пламенные речи Гитлера и других вождей партии, все атрибуты нацистского движения, которое расценивало политику как драматическую смесь театра и религии, — все это было направлено не на разум, а на эмоции. На те самые «аффективные интересы», для которых, по словам Фрейда, логические доводы были неприемлемы. «На разум, — писал известный психоаналитик, — можно действовать надежно только тогда, когда он не подвержен влиянию сильных эмоциональных воздействий; в противном случае он действует просто как инструмент и передает требуемое волей».

Гитлер прекрасно усвоил это положение и сделал все возможное, чтобы с помощью символов, языка, иерархии, ритуалов, парадов и демонстраций подчеркнуть верховенство таких иррациональных факторов в политике, как борьба, воля, сила, растворение индивидуальности в коллективных эмоциях группы, жертвенности и дисциплины. Чего стоили в этом отношении одни факельные шествия штурмовиков, когда даже самый забитый человек вдруг начинал ощущать себя в единстве со всей этой страшной и могучей силой!