Он знал, что говорил. Штурмовики, среди которых было немало участников «капповского путча», горели жаждой мести и рвались в бой. Давно мечтавший о реальной силе Гитлер был рад усилению своего «тарана» и особо подчеркивал двойную роль своей главной ударной силы, назвав ее «не только орудием защиты нацистского движения, но и… прежде всего школой подготовки будущих бойцов за свободу на внутреннем фронте». Под «внутренним фронтом» он подразумевал завоевание мюнхенских улиц, борьбу против левых и возможность держать собственную партию в своем в полном подчинении.
Однако Рема и его покровителей мало волновало то, что нравилось или не нравилось Гитлеру. Да, он, по меткому выражению одного из историков, «сожрал партию Харрера, Дрекслера и Федера изнутри», но рейхсвер был ему не по зубам. Он никогда не сможет победить его, о чем сам честно скажет после своего прихода к власти…
Наложили ли все эти пока еще скрытые противоречия отпечаток на его отношения с Ремом? Вне всякого сомнения. Уже тогда между двумя закадычными друзьями, какими казались говорившие друг другу «ты» Гитлер и Рем, возникла некоторая недоговоренность. Со временем она превратится в непримиримые противоречия, которые будут стоить «старому солдату» Рему жизни. Тем не менее в своем новогоднем воззвании 1922 года не подозревавший об истинных намерениях Рема и стоявших за ним генералов Гитлер тепло приветствовал штурмовиков, а заодно обратился и к «группам национального студенчества», в котором, по его словам, была воплощена национальная энергия и которое должно было стать главным орудием в «борьбе против еврейства».
Конечно, штурмовые отряды сыграли свою роль в приходе Гитлера к власти, но в то же время он прекрасно понимал: одних завоеваний улиц мало, и ему надо бороться за души тех самых немцев, на которых он делал главную ставку. Естественно, ему очень мешало слово «социалистическая» в названии его партии, которое накладывало на нее известные обязательства. Особенно если учесть, что левые имели в виду под социализмом не веру в Германию и желание служить ей до последней капли крови, а совершенно новые экономические отношения. Хотел того Гитлер или нет, но именно ему надо было вкладывать новый смысл в понятие того самого пресловутого «социализма», «старший брат» которого бродил по Европе и, к великому сожалению многих немцев, забрел в Германию. Те самые рабочие, за которых Гитлер воевал с левыми, понимали социализм буквально, и он означал для них не что иное, как обобществление средств производства. Это им обещал Гитлер в своих знаменитых 25 пунктах.
Призывы к классическому социализму на деле означали полный разрыв с теми, у кого были собственность и деньги, поскольку никто не стал бы поддерживать человека, который намеревался эту самую собственность и деньги отнять. Постепенно Гитлер стал отходить от своих социалистических воззваний, и в конце 1921 года «Фелькишер беобахтер» писала: «Господин Гитлер проделал за этот год большое внутреннее развитие, и его учение, всегда опирающееся на историческую основу, постепенно приобретает осязательную форму». Это было действительно так. Укрепившись внешне, Гитлер был вынужден обратить пристальное внимание на все, что касалось идеологии партии.
В связи с этим весьма кстати вспомнить одну интересную историю, которая произошла приблизительно в то же время в Москве, где иностранный журналист спросил Ленина, что он думает о социализме и что это на самом деле такое. И тот самый Ленин, который всего три года назад обещал всем социалистический рай и золотые унитазы, недовольно поморщился.
— Я не знаю, что ответить на ваш вопрос, — произнес он после небольшой паузы. — Да и не время сейчас говорить о социализме…
Гитлер никогда не питал иллюзий в отношении классического социализма и вкладывал в него совершенно иное понятие. Еще во время своего пребывания в Зальцбурге он хорошо запомнил то определение, какое дал социализму Юнг. «Социализм, — говорил он, — есть не что иное, как общее творчество, общая воля и национальный характер германцев, дух германского народа, который заключался во взглядах на труд как на нравственный долг!»
Гитлер был готов подписаться под каждым из этих слов, а потому и считал социалистами тех, «кто готов стоять за свой народ всеми фибрами своей души, кто не знает более высокого идеала, чем благо своего народа, кто, кроме того, понял наш великий гимн «Германия, Германия превыше всего» так, что для него нет на свете ничего выше Германии, страны и народа».