Гитлер. Неотвратимость судьбы

Гитлер умел это делать. Он производил впечатление человека, говорящего с необыкновенной увлеченностью, порою теряющего над собой власть. В своих длившихся до двух и более часов выступлениях Гитлер никогда не позволял себе утомлять слушателей. Когда надо, он умел рассмешить аудиторию и завоевать ее расположение остроумными ответами на вопросы скептиков.

Со временем он будет оттачивать перед зеркалом каждый жест и то или иное выражение лица. Он станет внимательно изучать фотографии, сделанные Генрихом Гофманом во время его публичных выступлений, отбирая наиболее удачные и безжалостно бракуя остальные. Будучи хорошим актером, он научится внезапно, как бы под напором чувств, вдруг умолкать, изобразив, что у него срывается голос, прибегать к сарказму, а затем быстро переходить с полных горечи обвинений в адрес «преступников», предавших Германию, на восторженное утверждение веры в то, что страна найдет в себе новые силы и поднимется вновь. В «Майн кампф» Гитлер напишет, что для полного успеха пропаганда должна сочетать в себе принципы упрощения и повторов и «сводиться к минимуму средств и беспрестанному повторению их». И по сохранившимся наброскам его выступлений хорошо видно, с какой тщательностью Гитлер выстраивал последовательность плавно переходивших из одной в другую тем и подыскивал наиболее убедительные слова.

Большое значение фюрер придавал выбору места и времени своих выступлений. «Есть такие помещения, — утверждал он, — которые упорно не позволяют создать в них какую бы то ни было благоприятную атмосферу для общения… В подобных случаях приходится преодолевать внутреннее сопротивление людей… Утром и в дневные часы создается впечатление, будто воля людей с неодолимой силой восстает против любой попытки оратора навязать ей свою волю или точку зрения. А вечером, напротив, она с готовностью уступает давлению более мощной воли».

Успех любого выступления во многом зависит и от того, насколько тонко оратор чувствует аудиторию, что тоже учитывал Гитлер. «Оратора, — говорил он, — постоянно направляет публика, перед которой он выступает… Его постоянно несет с собой эта огромная людская волна, он читает в непосредственном отклике слушателей те самые слова, которые должен донести до их сердец. Любую свою оплошность он способен немедленно заметить и исправить». И именно поэтому со временем Гитлер начинал свои выступления со своеобразной разминки, во время которой старался почувствовать настрой аудитории и определить лучший способ овладения ее вниманием.

Большинство из тех, кто слышал Гитлера, так или иначе поддавалось влиянию исходившей от него непосредственности и искренности. Было ли это игрой, а отнюдь не внешним проявлением внутренней сущности этого человека, как считали хорошо знавшие его люди? На этот вопрос ответить невозможно, поскольку никто не мог заглянуть в эти моменты ни в душу Гитлера, ни в души слушавших его людей. Вряд ли он играл, когда говорил о своей ненависти к евреям, которых действительно ненавидел, или о грядущем величии Германии, которую любил? Думается, что Гитлер и сам едва ли смог бы обозначить ту хрупкую грань, где кончалась его вера и начиналась игра. Скорее всего это было уже единым целом, и именно такое сочетание веры и расчетливости представляло в Гитлере как в личности особую опасность, поскольку никто, включая и самого фюрера, не мог сказать, что же в нем в конце концов перевесит.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Как это ни печально, но умевший увлекать сотни человек Гитлер так и не нашел общего языка с Дрекслером и другими лидерами партии. Вялое и тупое партийное руководство вызывало у него все большее раздражение, и надо ли говорить, с какой радостью он сошелся в конце 1919 года с главным редактором и издателем антисемитской газеты «Поговорим на добротном немецком» Дитрихом Эккартом.

Пройдет немного времени, и Гитлер убедится, что это был только блеф. Да, члены общества обладали известной ловкостью, но только в том, что касалось конспирации и надувания щек. А вот представления о том, как создаются массовые и сильные политические партии, они не имели. Да и деньгами не сорили…

* * *

Эккарт с пониманием отнесся к идее создания крупной политической организации, и несколько недель партийцы обсуждали вопрос «70 или 70000» — именно столько членов хотел видеть Гитлер в своей партии. Споры велись жестокие, и в январе 1920 года не выдержавший напряжения Харрер покинул пост «имперского председателя» партии.