Гитлер. Неотвратимость судьбы

Он явно поспешил. Перейти Мюзе немцам не удалось, и Антверпен так и остался лакомым куском, который вермахту уже не суждено было отхватить. А еще через десять дней стало ясно, что наступление надо прекращать, иначе от задыхавшихся армий ничего не останется. Но Гитлер и слышать не хотел о передышке: дело дошло до того, что к нему просто боялись входить с подобными предложениями, поскольку с фюрером сразу же начиналась истерика.

Дважды к нему на прием пробивался сам Гудериан и умолял его перевести войска не в Венгрию, а в Польшу, где все уже было готово для нового наступления русских через Вислу. Однако Гитлер ни разу не дослушал его до конца.

— Русские блефуют, — махал он руками. — Это же самый большой обман со времен Чингисхана. Кто только мог выдумать такую чепуху?

Фюрер долго продолжал в таком же духе, а потом совершенно неожиданно для Гудериана приказал Моделю еще раз попытаться прорваться через Арденны и начать наступление в Вогезах. Все эти начинания, как того и следовало ожидать, закончились полным крахом.

В конце концов даже Гитлер понял всю отчаянность своего положения и, после того как его армии потеряли 1 миллион солдат и офицеров, 600 танков и 1,5 тысячи самолетов, приказал 8 января 1945 года прекратить наступление. К 16 января линия фронта обрела свои первоначальные очертания. Все было кончено. Но, когда потерявший всякое терпение Гудериан снова заговорил об опасной ситуации, сложившейся к тому времени на Востоке, Гитлер опять впал в истерику. «У него, — говорил Гудериан, — была особая картина мира, и все факты должны были вписаться в эту фантастическую картину. Как он верил, таким и должен был быть мир, на самом же деле это была картина совершенно иного мира».

Фюреру не осталось ничего другого, как только в очередной раз обвинить всех окружавших его в предательстве и отправиться в Берлин, где уже очень скоро будет разыгран последний акт мировой драмы под названием «Адольф Гитлер»…

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

За прошедшее с Тегерана время военная ситуация сильно изменилась, и, после того как англичане и американцы высадились во Франции, а советские войска перешли в летнее наступление, исход войны был предрешен.

Сталин, Молотов, Кузнецов, Антонов, Майский и Громыко прибыли в Ялту 4 февраля, а в половине пятого открылось первое заседание, вести которое Сталин предложил Рузвельту. И снова повторилась картина, которую многие уже видели в Тегеране: абсолютно спокойный Сталин, экспрессивный Черчилль, который во время весьма, надо заметить, жарких дебатов не мог усидеть на месте, и постоянно пребывавший в напряжении Рузвельт, оказавшийся, как и в Тегеране, между двух огней. Точно так же, как и в столице Ирана, Сталин сокрушал Черчилля своей убийственной логикой, приправленной едва уловимой иронией. А за каждой произнесенной им бесстрастным голосом фразой стояла несокрушимая уверенность в своих силах.

На одной из встреч Черчилль предложил Сталину разделить между Англией и Россией сферы влияния на Балканах, но при этом русским отдать 90 % Румынии против 90 % в Греции, 50 % на 50 % — в Югославии и Венгрии и 75 % русским в Болгарии. Сталин даже не ответил. Многозначительно постучав по врученной ему Черчиллем бумаге, он вернул ее британцу. А когда Черчилль спросил, не сжечь ли ее, Сталин ответил: «Нет, сохраните ее!»

Понятно, что в Ялту каждый участник «большой тройки» приехал с собственными намерениями и целями. Рузвельт был обязан заручиться данным ему обещанием Сталина начать войну с Японией и добиться общего согласия на Всемирную организацию. Черчилль собирался продолжить после войны свои «особые отношения» с США и усилить вовлечение американцев в европейские дела, в которых он видел ключ к воссозданию баланса сил в Европе. И именно поэтому он всячески сопротивлялся распространению советского влияния и делал все возможное, чтобы восстановить статус Франции как великой державы. Но в то же время он предпринимал титанические усилия, чтобы поражение Германии не выглядело столь сокрушительным, как во времена Версаля, и в Европе не образовалось бы политического вакуума.

Первое заседание конференции началось с анализа военного положения, которое Сталин весьма умело использовал для доказательства союзникам огромной разницы между его и их войсками, поскольку союзные армии все еще вели бои к западу от Рейна, в то время как его армии уже гнали немцев за Одер.

Как только стороны приступили к обсуждению доклада, Сталин с присущей ему хитростью стал задавать вопросы, которые больше были похожи на ответы. И у всех слушавших его создавалось впечатление, что проводимые союзниками операции не идут ни в какое сравнение с размахом советских и что, несмотря на все свои заверения, они не могут (или не хотят) остановить переброску германских войск на Восточный фронт.