Гитлер. Неотвратимость судьбы

Фашисты начали атаку 1 сентября, однако советские войска обороняли город с поразительной стойкостью, превратив каждый дом в маленькую крепость, а каждую улицу — в линию фронта. Однако, выступая 30 сентября в берлинском Дворце спорта, Гитлер сообщил нации, что его войска прочно стоят на своих позициях, Волга перерезана и уже очень скоро Сталинград будет взят.

— Можете быть уверены, — со свойственным ему пафосом закончил он свою речь, — что уже никто не сумеет нас сдвинуть с этого места!

Однако время шло, а Сталинград продолжал свое героическое сопротивление. Красная Армия сконцентрировала у города на Волге почти миллион солдат, что в два раза превышало численность немецких войск. Гитлер продолжал уверять страну, что все идет по плану.

— Я, — говорил он 8 ноября, — хотел достигнуть Волги, и притом в совершенно определенном месте, у совершенно определенного города. По воле судьбы он носит имя самого Сталина. Не думайте, что я двинулся туда по этой причине. Нет, просто у Сталинграда мы можем перерезать коммуникации, по которым перебрасывалось до 30 миллионов тонн груза… Это был гигантский перевалочный пункт. Его я хотел занять, и — вы же знаете, мы не любим хвастаться — он теперь в наших руках! Осталось всего несколько маленьких плацдармов.

Возможно, в Берлине словам фюрера и поверили, а вот у тех, кто в это время находился у «совершенно определенного города», на этот счет было свое мнение. Особенно после того, как уже 19 ноября 1942 года началось наступление советских войск, предусмотренное планом «Уран», и немецкая армия оказалась в котле. Но даже сейчас Гитлер запретил Паулюсу капитулировать и приказал сражаться до последнего солдата.

— Ни при каких обстоятельствах, — говорил он в Ставке в середине декабря, — мы не должны отдавать Сталинград. Захватить его еще снова нам уже больше не удастся… Того, чего мы там лишимся, мы уже никогда не наверстаем. Если мы от него откажемся, весь поход теряет смысл… Думать, что мы еще сможем вернуться туда, — безумие… Поэтому нам так важно удержаться там, где мы сейчас стоим…

Более того, 1 января он поздравил всех солдат, офицеров и генералов с Новым годом и пообещал им скорую победу. Что же касается самого Паулюса, то Гитлер намеревался снабжать его армию всем необходимым по воздуху, как это уже было предыдущей зимой. Однако хваленым асам Геринга так и не удалось это сделать. В конце концов отчаявшийся Паулюс попросил предоставить ему полную свободу действий, намекая на капитуляцию. Но фюрер был непреклонен. «Капитуляция, — ответил он на радиограмму Паулюса, — исключена. Армия должна выполнить свою историческую миссию: выстояв до конца, она сделает возможным образование нового фронта севернее Ростова и отвод группы армий с Кавказа…»

На следующий день после капитуляции Паулюса Гитлер устроил в своей Ставке настоящее представление. Обвинив фельдмаршала во всех смертных грехах, он заявил:

— Ведь так легко пустить себе пулю в лоб. Каким надо быть трусом, чтобы испугаться этого. Ха! Лучше уж дать заживо закопать себя. Тем более он хорошо знал, что его смерть послужит стимулом для того, чтобы люди выстояли в другом котле… Тут можно только сказать: надо было застрелиться, поступить так, как раньше поступали полководцы, — броситься на меч, убедившись в том, что дело потеряно. Это ведь само собою разумеется!

Конечно, все сказанное вовсе не умаляет героизма советских солдат и офицеров, которые проявляли чудеса смелости и стояли насмерть за каждый метр родной земли. Хотя и сегодня вряд ли кто может точно сказать, как развивались бы события, если бы немецкой армией командовали профессиональные военные…

Действительно, у Гитлера часто возникали головные боли, поднималось давление, и постоянно дрожали руки. Раньше ничего подобного не было. Правда, дважды он временно терял зрение, но это являлось следствием той газовой атаки, в которую Гитлер попал еще в Первую мировую войну. Возникала эта слепота на почве постоянного переутомления и сильного эмоционального напряжения, как случилось с ним во время выборов.

Некоторые врачи поспешили поставить диагноз: «булимия» — старческий голод. Какой «старческий» голод мог быть у вождя нации, которому не было и пятидесяти пяти лет! А вот специалисты по радиационной медицине поставили свой, весьма неожиданный для многих диагноз: лучевая болезнь. Как известно, одним из ее основных признаков являются эйфория и неадекватная оценка реального состояния дел. Если так оно и было на самом деле, то вполне возможно, что именно последствия лучевой болезни заставили фюрера летом 1942 года изменить стратегию войны на Востоке.

Однако можно ли объяснить только лучевой болезнью то, что 28 апреля 1945 года фюрер приказал открыть шлюзы, отделявшие берлинское метро от канала Ландвер, чтобы отрезать пути подхода к Имперской канцелярии советским солдатам; этим он погубил тысячи раненых, стариков, женщин и детей, которые спасались там от бомбежки.