Гитлер. Неотвратимость судьбы

Центр заговорщиков находился в разведотделе Верховного главнокомандования, и его душой был полковник Ганс Остер. Вместе с ним в заговоре принимали участие Шахт и Карл Герделер, в недалеком прошлом обербургомистр Лейпцига и министр финансов рейха. А вот Гальдер в конце концов отказался от участия в заговоре.

Переворот было решено начать сразу же после отдачи Гитлером приказа о вторжении в Чехословакию. Здесь вся ответственность ложилась на Гальдера, который должен был сразу же предупредить заговорщиков о начале военных действий. В то же время заговорщики считали, что залог успеха и гарантированной поддержки армии кроется в однозначном обязательстве со стороны британского и французского правительств объявить войну Германии в случае ее нападения на Чехословакию.

Увы, ничего из этого не вышло, и 16 сентября Чемберлен приступил к разработке плана, в котором собирался предложить Гитлеру забрать те чешские территории, на которых немецкое население составляло более 50 процентов. При этом он включал в эти территории и те приграничные районы, по которым проходили воздвигнутые чехами оборонительные рубежи, и оставлял таким образом Чехословакию без защиты. Ободренный обещанием Сталина выступить на его стороне и без Франции, Бенеш поначалу отверг разработанные Чемберленом и одобренные Францией предложения. Однако после того как к президенту в ночь на 21 сентября прибыли английский и французский послы и провели соответствующую беседу, в пять часов утра Прага «с прискорбием» согласилась на предложения Англии и Франции.

Обрадованный Чемберлен встретился с Гитлером и сообщил ему о согласии Праги передать Судеты рейху. Но… никакой благодарности не было. Фюрер равнодушно выслушал английского премьера и холодно ответил: «Сейчас это не имеет ровным счетом никакого значения, Судеты будут немедленно оккупированы! Что же касается границ, то вопрос о них будет решен путем плебисцита!»

«У меня, — все больше распаляясь, кричал фюрер ошарашенному услышанным Черчиллю, — нет времени на пустую болтовню. Я захвачу Судеты, проведу плебисцит и только потом рассмотрю польские и венгерские притязания на чешскую территорию!»

На следующий день Чемберлен получил географическую карту Европы с очерченными на ней Гитлером границами и меморандум с его требованиями. Эвакуация чехов должна была начаться 26 сентября и закончиться через два дня. И только тут Гитлер позволил себе «пойти на уступку».

Чемберлен принял условия Гитлера и поведал по возвращении в Лондон о «растущем между ним и Гитлером доверии». Однако остальные министры таким доверием не обладали и тут же договорились с Парижем не давить на Чехословакию, в случае ее отказа выполнить требования Берлина. Более того, было сделано совместное заявление, из которого следовало, что в случае нападения на Чехословакию Франция немедленно окажет ей военную помощь, ее поддержат Англия и Россия. Чемберлену не оставалось ничего другого, как сообщить об этом решении в Берлин.

Гитлер пришел в неописуемое бешенство и, брызгая во все стороны слюной, стал кричать, что к нему в Париже и Лондоне относятся хуже, нежели «к паршивым неграм и туркам». «Если Англия и Франция решили драться, — закончил он свой монолог, — пускай! Мне на это наплевать!»

* * *

26 сентября Гитлер выступил с большой речью в берлинском Дворце спорта, преувеличив в несколько сотен раз количество «судетских жертв» и с негодованием рассказывая собравшимся об учиненной чехами «безжалостной расправе над немцами». Фюрер потребовал от Бенеша поставленных перед ним в Годесберге условий.

— Моему терпению пришел конец, — все больше распалялся он. — Теперь господину Бенешу решать: мир или война! Либо он согласится и отдаст наших немцев, либо мы придем и сами возьмем свою свободу! Если к 1 октября Судетская область не будет передана Германии, я сам пойду, как первый солдат, против Чехословакии!

Дав чехам время на размышление до 14 часов 28 сентября, Гитлер приказал Кейтелю подтянуть резервы и готовиться к выступлению на 30 сентября. Гитлер желал не только расчленить Чехословакию, но и дать своей армии, которой уже очень скоро предстояли «великие дела», понюхать пороху и подготовить нацию к победам.

Однако на начало войны Гитлер так и не решился и снова приступил к переговорам. Главным для фюрера была отнюдь не его боязнь западных стран и СССР, а неуверенность его генералов в собственных силах, особенно после того, как на стороне командования сухопутных войск выступил сам Геринг. Повлияло на его решимость и полнейшее отсутствие энтузиазма у берлинцев во время его зажигательной речи в столичном Дворце спорта. Сказались начавшаяся в британском королевском флоте и французской армии мобилизация и изменивший в самый последний момент свою позицию Муссолини. Вместо готовности поддержать боевые действия дуче сообщил разъяренному фюреру о намерении Чемберлена в третий раз приехать в Германию договориться о встрече «большой четверки».