Гитлер. Неотвратимость судьбы

— Смею вас заверить, генерал, — уже не кричал, а визжал он, — что на этих позициях можно продержаться не только три недели, но целых три года! А тот военачальник, который не может этого сделать, подлец и предатель!

Но напрасно фюрер бушевал и обзывал своих генералов. Никто из них так и не пошел с ним на сближение. Расстались они сухо, и Йодль записал в тот день в своем дневнике: «Им недостает силы духа, ибо в конечном итоге они не верят в гений фюрера». Так оно и было на самом деле, и не совсем понятно, по каким причинам сам Йодль вдруг уверовал в гений простого ефрейтора, который мало что понимал в военном деле и руководствовался прежде всего политическими целями и своей интуицией.

Однако Гитлер и не подумал сдаваться. Через пять дней после столь памятного всем обеда он созвал высшее командование на учения артиллерийской школы в Ютеборге, где приказал сделать точные копии чешских укрепрайонов. Он сам отдал приказ начинать артобстрел, после которого последовала атака пехоты, которая не произвела на генералов ни малейшего впечатления. Зато сам фюрер во весь голос выражал свое восхищение успешными действиями атакующих. Конечно, он видел тот пессимизм, с каким слушали его генералы, и тем не менее в своей речи на обеде в солдатской столовой заявил:

В результате всех этих речей Бек подал в отставку и потребовал того же от фон Браухича. Однако у того не хватило духу. «Я солдат, — пожал он плечами, — и мой долг повиноваться…»

И снова Гитлер не пожелал прислушаться к голосу специалиста. Гневно сверкнув на генерала глазами, он запальчиво вскричал:

— Все это чепуха, генерал, и, что бы вы мне здесь ни говорили, я не отменю нападения на Чехословакию! — и зловеще добавил: — Только подлец не сможет удержаться на этих укреплениях!

Как известно, Гитлер был весьма импульсивным человеком, но, прежде чем принять любое решение, подолгу обдумывал его. Если только на самом деле обдумывал. Вся беда его окружения была в том, что никто не мог толком понять, говорил фюрер в этот момент серьезно или блефовал. Думается, что в этом была беда и самого фюрера, который долго сомневался, но в конце концов принимал решение не после долгих раздумий и тщательного анализа сложившегося положения, а в результате все того же импульса, чаще всего основанного на его, как он считал, непогрешимой интуиции. «Вы, — довольно откровенно сказал он назначенному вместо Бека начальнику Генерального штаба сухопутных войск Гальдеру — никогда не узнаете моих истинных намерений. Даже мои ближайшие соратники, убежденные, что они знают все, никогда не узнают всего до конца…»

В этом был весь Гитлер. Да, он решил уничтожить Чехословакию, но тем не менее пока еще не знал, как и когда это сделать. Да, он не слушал своих генералов или делал вид, что не слушает, но тем не менее высказанные ими сомнения не проходили мимо него, и, надо полагать, именно поэтому он все же не полез на укрепленные районы на чешской границе сразу же после аншлюса Австрии. Конечно, в такой непредсказуемости были свои минусы, но хватало и плюсов. «Это нежелание связывать себя общепринятыми правилами, — пишет в своей книге о Гитлере Алан Буллок, — создавало множество проблем в управлении государством и экономикой, но оно же становилось несомненным преимуществом в психологической войне, в искусстве которой он был виртуозом. Даже будучи на грани эмоционального срыва, Гитлер никогда не говорил ничего, не просчитав заранее, какое воздействие окажут его слова на собеседников и на тех, кому они будут пересказаны».

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

По всей видимости, посол так и подумал, и как только фюрер усилил нажим на Лондон и Париж, правительства обеих стран буквально лезли из кожи, чтобы убедить Гитлера в том, что они делают все возможное для того, чтобы заставить Прагу принять выдвинутые Гейнлейном «справедливые требования». Однако Бенеш никаких требований удовлетворять не собирался, и гейнлейновцы принялись за кровавые провокации между немцами и чехами в Судетах.

5 сентября уже понимавший свою обреченность Бенеш принял лидеров судетских немцев и согласился на всех их требования. На Гитлера это не произвело никакого впечатления. Да и что были ему все эти требования, если всего три дня назад, провожая посетившего его в «Бергофе» Гейнлейна, он сказал: «Да здравствует война, даже если она будет длиться восемь лет!» Гейнлейн все понял как надо и после того, как Бенеш подписал все его требования, устроил страшные беспорядки в Моравской Остраве.

12 сентября фюрер выступил на Нюрнбергском партийном съезде, где и произнес пламенную речь, полную угроз в адрес Бенеша и чехов, потребовал «справедливого отношения» к судетским немцам и пригрозил добиться этого самого отношения военными, если понадобится, средствами. А затем объявил генералам, что нападение на Чехословакию начнется в полдень 27 сентября.