ГИТЛЕР, Inc.

Так, в 1895 году Монтегю Норман вступил в банкирское брат­ство решетки. Остальное последовало само собой: он был вос­питан в любви к имперской Британии и ее барду Киплингу, сти­хотворение которого «Три солдата» он помнил как «Отче наш». Но члены семьи вскоре начали замечать, что с ним что-то не в порядке. У Монтегю оказались какие-то проблемы с нервами. Норман оказался подвержен частым приступам мучительной меланхолии и припадкам уныния — столь невыносимого, что его нервы не выдерживали и хрупкое тело валилось на пол, словно содержимое изрезанного на куски мешка. В полутьме бесконечных выздоровлений он баюкал свои нервы и «неис­товую голову» (8), медленно возвращаясь к нормальной жизни. Очень часто беспомощные доктора отправляли его в экзотиче­ские круизы на солнечные острова. Эти беспрестанно повто­рявшиеся путешествия из глубин безумия в отдаленные морские гавани, видимо, и предопределили его пребывание на высоком посту в течение без малого полувека.

В банке «Браун Шипли» он снискал репутацию «одинокого странного человека»; в банке он был несчастлив (9). Атмосфера была душной и затхлой, а несогласие с партнерами и коллегами часто приводили к безобразным перебранкам и ссорам, за кото­рые Нормана вскоре перестали прощать. Иногда его, правда, посещали какие-то предвидения, но в чем они заключались, правление банка никому не рассказывало, В 1913 году, придя, наконец, в отчаяние от того, что никто не может поставить ему четкий диагноз, Норман нанес визит Карлу Густаву Юнгу и пре­доставил в распоряжение великого психиатра свою «буйную го­лову». Диагноз был поставлен, но оказался таким страшным, что Норман так до конца своих дней никому его не открыл. Как он говорил своим знакомым, «было обнаружено, что нарушена механика работы его головного мозга», «в котором имеется один участок, который и создает всю проблему» (10).

К 1915 году он проработал в «Браун Шипли» 20 лет, съел в де­лах компании собаку и узнал о решетке — ее запутанных дорож­ках, ключах и множестве потайных ходов и ловушек — все, что можно было узнать, и в возрасте сорока четырех лет понял, что давно созрел для ухода с этого насиженного места. Его партне­ры, которые уже не могли его дальше терпеть, ускорили его уход и облегченно вздохнули. Все «если» разрешились. Война уже шла всерьез.

К этому времени некоторые выдающиеся черты Нормана были уже по достоинству оценены сторонними наблюдателями: «неукротимая энергия» (11), «скрытность, временами доходя­щая до абсурда» (12), «поразительная память на места, числа и факты» (13), «мастерское умение притворяться и лицедейст­вовать» (14), «склонность излишне драматизировать ситуа­цию... вводить в заблуждение и мистифицировать всех и вся» (15); к этому надо добавить его необыкновенное обаяние, перед которым мало кто мог устоять; и откровенное, пусть даже и пе­ремежающееся безумие.

Какое-то время он брался за любую работу, которую ему пред­лагали; он консультировал по вопросам, относящимся к цензуре почты и к страхованию самолетов, до тех пор, пока Брайан Кокейн, заместитель управляющего Банком Англии не сжалился над ним и не ввел его в совет директоров как превосходного се­кретаря, правда, без всякого официального статуса. Кокейн не стал попусту тратить время и сразу же избавил Нормана от вся­ких иллюзий, какие тот мог связывать с этим приглашением, ка­ковое «ни в коем случае не означало, что он в ближайшем буду­щем займет место заместителя управляющего» (16).

Каким образом большинство директоров Банка Англии дейст­вительно заняли свои места в совете... должно было, за редким исключением, оставаться тайной... Существует внутренний ка­бинет, называемый комитетом казначейства, именно этот ко­митет занимается выработкой общей политики и отношения­ми банка с правительством. Именно этот кабинет на самом деле управляет банком. Комитет состоит из управляющего, за­местителя управляющего и еще семи директоров. Имена этих директоров никогда не разглашаются. Так что в действитель­ности банк управляется неким тайным советом (17).

Но потом, хотя и не известно доподлинно, как именно, — веро­ятно, благодаря доскональному знанию американской финан­совой политики, тропы которой вследствие войны сблизились с британскими интересами, — Норман сумел в таком выгодном свете представить свои знания и опыт, что сделался «незамени­мым». В банке было принято следующее негласное правило: из директоров совета избирали заместителя управляющего сроком на два года, а затем его выдвигали на должность управ­ляющего на следующие два года. Война заставила сделать ис­ключение, и Уолтер Канлифф, бывший управляющим, когда на­чалась война, оставался на своем посту в течение пяти лет — с 1913 по 1918 год. После отставки Канлиффа его место занял Кокейн, а Норман в 1918 году стал его заместителем. Канлифф был трудным человеком, оставившим у сотрудников недобрую память, но тем не менее он употребил все свое влияние, чтобы внушить своему ближайшему окружению обоснованность свое­го страха, доходящего до степени одержимости: