Гитлер и Сталин перед схваткой

Сломали ли этот уровень события «1937-го»? И неужели Сталин был самоубийцей, лишая себя столь важного внутри – и внешнеполитического орудия? Такой вопрос задавали себе тогда многие, в том числе Гитлер. Сохранилось одно его прелюбопытное высказывание о репрессиях в Красной Армии, сделанное в узком кругу: «Не уничтожают офицеров, когда хотят вести войну». В этом суждении много верного. Для Сталина в 1936—1937 годах не было нужды думать о войне. Он тогда прекрасно знал, что потрясающие признания «троцкистско-бухаринских шпионов» о нацистских планах немедленного захвата Украины и тому подобное были вложены в угоду вождю в уста сталинским жертвам во время следствия с применением «специальных средств». Я уверен, что в то время военная и иная разведка информировала советское руководство о «порядке» целей агрессии, о которых Гитлер рассуждал на известном нам совещании 5 ноября 1937 года («протокол Хоссбаха»). Сталин же прекрасно понимал, что для создания нужной ему обстановки внутри страны ему необходима «внешняя опасность». Сейчас известно, что еще в 1930 году, когда готовился первый из долгой серии процессов – дело «Промпартии», он давал указания начальнику ОГПУ В. Менжинскому о необходимости получения от подсудимых показаний насчет их «связи с разведками» и подготовки империалистическими державами нападения на Советский Союз.

Именно потому, что Сталин в 1936—1937 годах знал об отсутствии непосредственной угрозы на западных границах СССР, он мог провести свои инквизиционные меры. В такой же степени отсутствовали у советского руководства какие-либо наступательные замыслы (кстати, те же британские начальники штабов в своих заключениях от 18 марта и 24 апреля 1939 года констатировали, что Красная Армия способна сейчас вести только оборонительные бои и не сможет вести наступательные операции).

Но это в тридцать седьмом. Обстановка в 1939 году была иной. Уже бушевала – по констатации самого Сталина – империалистическая война. Уже был Хасан. Уже была наполовину проглочена Чехословакия. К этому времени пик репрессий в Красной Армии уже миновал, как и в других сферах общественной жизни, и руководство Красной Армии было вынуждено заняться восстановлением нанесенного им самим же урона боеспособности и уровню командного состава. Разумеется, в речах Ворошилова, Буденного, Мехлиса все это подавалось в триумфальных тонах, восхваляющих «мудрость» сталинских чисток и последовавшего за ними «укрепления» РККА. Но в тех же речах возникали такие «вариации», которые на первый – и особенно на сегодняшний – взгляд кажутся парадоксальными.

Первым на XVIII съезде партии затронул эту тему Д. З. Мануильский, сказав:

«Не спасет себя издыхающий капиталистический мир контрреволюционной войной против СССР, а лишь ускорит свою собственную гибель. Вооруженный отпор великого советского народа всколыхнет весь мир труда… Он развяжет во всем мире мощное движение антифашистских сил, ободренных огромной силой отпора советского народа фашизму. Он толкнет на борьбу народы, которые до сих пор уклонялись от схватки с фашизмом. Он повернет против фашизма получившие в руки оружие народы фашистских государств… Для советского народа, для трудящихся всего мира, для всего передового и прогрессивного человечества это будет самая справедливая священная война, какой не было в истории человечества, война, которая „обязательно развяжет целый ряд революционных узлов в тылу противников, разлагая и деморализуя ряды империализма“.

Последней цитатой из Сталина докладчик, видимо, хотел подчеркнуть «авторизованный» характер этих высказываний. Отвлекаясь от того, что мы 50 лет спустя видим глубокую ошибочность подобных надежд, можно сделать некоторую скидку на то, что Мануильский говорил от имени Коминтерна, как бы воплощая еще не изжитые «романтические» (так принято сейчас их называть) надежды на мировую революцию. Но вот речь на XVIII съезде Л. З. Мехлиса – начальника Главного Политического Управления РККА. Он завершил ее таким призывом: