Гитлер и Сталин перед схваткой

Он попросил меня указать, какие основные вопросы я хотел бы обсудить. Я сказал, что я полностью в его распоряжении, но что, по мнению премьер-министра, министра иностранных дел и правительства Его Величества, было бы в пределах возможностей обеих наших стран попытаться сразу же полностью определить позиции каждой из них и проявить готовность к сотрудничеству во имя мира и внесению большого вклада в это дело. Хотя в нацистской системе многое вызывает неприятие британского общественного мнения (отношение к церкви; возможно, в меньшей степени – отношение к евреям; отношение к профсоюзам), нельзя закрывать глаза на то, что он сделал для Германии и, с его точки зрения, для того, чтобы выдворить коммунизм из своей страны, и, как он это понимает – чтобы блокировать его продвижение на Запад.

Если взять Англию в целом, то сейчас проявляется гораздо больше понимания всей его работы в этом плане, чем когда-нибудь раньше. Коль скоро мы сможем добиться какого-либо успеха в развитии этого понимания, мы должны будем непременно почувствовать себя вправе подключить к любым переговорам, которые мы могли бы проводить, те страны, с которыми у нас существуют особые связи – Италию и Францию. Если мы вчетвером достигли бы между собой согласия, то тем самым заложили бы самые прочные основы для дела мира и для всего того, что захотели бы построить на этих основах.

Он не возражал против этого, но сказал, что формального согласия между четырьмя державами можно было бы достигнуть без особого труда, но оно не много бы стоило без принятия в расчет реальностей, даже если они и неприятные. Германии пришлось признать реальность в виде Польши. Все мы должны принять такую реальность как признание Германии в качестве великой державы. Мы должны отойти от версальского мышления и признать, что мир не может постоянно находиться в состоянии «статус-кво».

На это я ответил, что никто и не намеревается относиться к Германии иначе, как к великой державе, и что никто в здравом уме не ожидает, что мир может вечно оставаться неизменным. Все дело в том, каким образом должны происходить эти изменения.

На это он ответил, что имеется две, и только две, альтернативы:

1) свободное противоборство сил, что означает войну; и

2) разумное урегулирование.

Мир испробовал первую. Способен ли он предпочесть вторую? К несчастью, мы имели возможность сравнить два пути, и потому необходимо найти путь к разумному решению.

Здесь он разразился ворчливой тирадой о том, как трудно иметь дело с демократическими странами. Все его предложения, будь то по разоружению или по вопросам политики, терпели крах на этом рифе. Многопартийная система демократических стран осложняет решение проблемы колоний (конференция консервативной партии). Единственно, что не потерпело крах, так это морское соглашение, которого он намеревался придерживаться, пока русские вынудят его воспользоваться правом пересмотра.

Что касается «демократической» части его высказывания, то я ответил, что если каких-то изменений можно ожидать не ранее прекращения приверженности Великобритании демократической системе, то совершенно очевидно, что я напрасно потратил время на поездку в Берхтесгаден, а он – на то, чтобы принимать меня. Ибо, как я полагаю, Великобритания меньше всего намерена менять свою форму правления. При всем уважении к нему, этот вопрос не очень уместен. Его предложения по разоружению и по другим вопросам потерпели неудачу не из-за многопартийной системы, демократии или чего-то подобного, но потому, что другие страны по тем или иным причинам не были удовлетворены той степенью безопасности, которая им практически предлагалась. По причинам, которые ему представляются убедительными, он игнорировал договорные обязательства. Я не буду обсуждать, насколько вески причины нарушения обязательств или нет, но не удивительно, что это вспоминают, когда он выступает с новыми инициативами.

Он пояснил, что, критикуя демократии, он прежде всего имел в виду Францию, но повторил, что даже применительно к нам партийная конференция «связала» правительство. В Англии откровенно высказываются в том плане, что Германии ни в коем случае не должно быть разрешено иметь колонии, и что я должен был заметить попытки враждебных кругов Англии сорвать мой визит в Берлин.

На это я ответил, что, по моему мнению, враждебные круги могут быть не только в Англии.