Гитлер

Перенос начала нападения был в первую очередь вызван погодными условиями, хотя определенную роль сыграли и некоторые имевшие место события. 8 ноября Гитлер выехал в Мюнхен для участия в традиционном собрании старой партийной гвардии в Бюргербройкеллере. Накануне он встречался с вдовой архитектора Трооста, которая пожурила его за недостаточную заботу о личной безопасности; еще в ходе польской войны окружение Гитлера выражало сильное беспокойство в связи с его привычкой публично появляться в не слишком надежных местах. Он ответил фрау Троост, что его хранит Провидение. Еще больше самоуверенности он проявил, когда, покинув Бюргерброй, узнал, что там взорвалась бомба, убив и ранив немало народу. На встрече партийцев он выступил раньше, чем предполагалось, и говорил меньше, чем обычно; затем вместе с Геббельсом сел в поезд до Берлина – здесь ему и принесли телеграмму с сообщением о взрыве. Министр пропаганды немедленно заподозрил группу баварских легитимистов, управляемых из Англии; затем его подозрения перекинулись на Отто Штрассера, укрывшегося в Швейцарии. Однако гестапо не нашло никаких подтверждений этим подозрениям, зато вскоре арестовало истинного виновника покушения, которым оказался часовщик Георг Эльзер, установивший самодельную бомбу в одном из опорных столбов пивной. Этот человек, выходец из простого народа, осуществил то, на что не мог решиться никто из окружения Гитлера. Его заключили в концентрационный лагерь, где в апреле 1945 года он был казнен по приказу фюрера. Тем не менее провал покушения утвердил Гитлера и его приспешников в том, что он действительно избранник судьбы: «Он не умрет, пока не осуществит свою миссию», – записал в дневнике Геббельс.

Не дело историка строить догадки о том, что было бы, если бы Гитлер не изменил в последний момент свое обычное расписание. Однако, поскольку мы говорим о личной роли Гитлера в развитии национал-социализма и системе принятия решений, имеет смысл задаться вопросом: разыгралась бы Вторая мировой война со всеми ее ужасами, включая геноцид евреев, если бы 9 ноября 1939 года фюрер погиб? В свете всего, что сегодня нам известно, на этот вопрос напрашивается отрицательный ответ. Ни Геринг, ни дипломаты министерства иностранных дел, ни армейские руководители не хотели войны. Они были готовы вести переговоры и дать гарантии существования польского и чешского государств – хотя и в сильно урезанном виде. Судя по всему, западные демократии тоже не возражали против того, чтобы возобновить переговоры с правительством Геринга или любой военной диктатурой (правда, остается неясным, как реагировало бы население Германии на убийство фюрера: есть все основания полагать, что большинство причислило бы его к лику мучеников). Ни один из экстремистски настроенных вождей – ни Геббельс, ни тем более Риббентроп или Розенберг, а уж тем более не Гиммлер – не обладал достаточной властью, чтобы навязать свою кандидатуру на пост главы государства. Поэтому наиболее вероятным вариантом представляется создание национального авторитарного правительства. Оно бы развивало политику дискриминации евреев – дискриминации, но не физического уничтожения. Ни в 1940-м, ни в 1941 году не было бы войны ни против северных стран, ни против Франции, ни против России, не говоря уже о балканских государствах и Африке. Между тем впоследствии, даже если бы стремления к достижению статуса великой державы нисколько не утихли, их осуществление военными методами сделалось бы маловероятным, тем более что была пересмотрена система версальских соглашений. При этом немецкая политическая культура не изменилась бы ни в малейшей степени…

Мы позволили себе приведенное выше предположительное рассуждение с единственной целью – показать, что в немецкой системе принятия решений Гитлер играл центральную роль. Именно он настоял на проведении ряда войн, отчасти неожиданных, считая их предварительными мерами для завоевания жизненного пространства на востоке. Нельзя сказать, что к этому его вынудили разногласия между различными группами влияния, но то, что он умело воспользовался ими в подходящий момент, не подлежит сомнению. Идентифицируя себя с Германией 1918 года и буквально воспринимая фантастические мечты, порожденные глубоким внутренним кризисом немецкого общества, Гитлер все больше отдавался безумным замыслам по переделке Истории. Он хотел стать более великим, чем основатель Пруссии Фридрих II, более великим, чем Бисмарк, сумевший всего лишь создать маленькое немецкое государство, более великим, чем Наполеон. В самых смелых своих мечтах он видел себя человеком, отменившим последствия Вестфальского мира 1648 года. Как отмечал Геббельс 1 ноября 1939 года, «тогда его историческая жизнь увенчалась бы достойным образом».