Судя по рассказу генерала Варлимонта, в ставке Гитлера и ОКГ не придали особого значения ни этой конференции, ни принятому на ней решению настаивать на полной и безоговорочной капитуляции Германии. Лишь позже, когда Геббельсу понадобилась тема для восхваления немецкой энергии, о ней вспомнили. Но пока все внимание привлекали к себе Сталинград и Северная Африка. 23 января войска Оси покинули Триполи и всю территорию Ливии; Роммель отступил к Тунису. Американцы, подойдя с запада, приблизились к границе и встали напротив позиций «Лиса пустыни». Как и в ноябре предыдущего года, Роммель считал, что надо начинать эвакуацию из Северной Африки; Варлимонт, прибывший на место в конце января – начале февраля, придерживался того же мнения. Однако фельдмаршал Кессельринг, верховный главнокомандующий южным театром боевых действий, обосновавшийся в уютной резиденции во Фраскати, представил Гитлеру картину в гораздо более оптимистичных красках. Его поддержал Геринг, обвинив Варлимонта в желании «огорчить» фюрера; таким образом для спасения остатков войск Оси не было сделано ничего.
Не больше успеха принес и визит к фюреру фельдмаршала фон Манштейна 6 февраля 1943 года, убеждавшего его назначить на пост начальника ОКГ боевого генерала и положить конец препирательствам между Генштабом и штабом армии. Глава рейха не видел ни одного человека – исключая себя, – способного осуществить единое руководство ведением войны. Он даже затаил на Манштейна злобу, обидевшись на прозрачные намеки, и охотно избавился бы от него, если бы не новое крупное наступление группы армий «Дон», переименованной в группу армий «Юг», которое планировалось начать 19 февраля в направлении на Донец и Харьков.
17 февраля Гитлер в сопровождении Цейцлера, Йодля, Шмундта, Гевеля и доктора Морелля прибыл в ставку фон Манштейна в Запорожье, на Днепре. 19-го, на следующий день после грандиозного представления, устроенного Геббельсом во Дворце спорта, Гитлер обратился с речью к солдатам группы армий «Юг» и 4-й военно-воздушной армии. Исход этой битвы, говорил он, имеет огромное мировое значение. Вся страна готовила это сражение; каждый мужчина и каждая женщина внесли в нее свой вклад; дети и подростки защищали города и деревни от воздушных налетов; на подходе новые дивизии; скоро армия получит новое, до сих пор никому неведомое оружие. Сам фюрер прибыл на фронт, чтобы помочь мобилизовать все силы, выстроить нерушимую оборону, которая затем обернется победой. Бывший солдат и агитатор, он рассчитывал, что эти пламенные призывы настроят солдат на совершение невозможного. И, как бывало уже не раз, не просчитался: операции Манштейна прошли успешно, и к середине марта войска вышли к Донцу. Фельдмаршал был удостоен рыцарского креста с лавровыми листьями.
Вечером того же дня Гитлер по совету фон Манштейна и фон Рихтхофена, только что получившего звание фельдмаршала и должность командующего военно-воздушными войсками, покинул Запорожье, к которому приближались советские танки. Вернувшись в Винницу, он дождался здесь Гудериана, исполнявшего обязанности главного инспектора танковых соединений, с которым не виделся после зимней катастрофы 1941 года.
Перед взором Гудериана предстал ссутулившийся человек с трясущейся левой рукой, с застывшим взглядом выпученных глаз, с щеками в красных пятнах. По всей видимости, у Гитлера начиналась болезнь Паркинсона, причины которой до сих пор неизвестны, – возможно, она вспыхнула вследствие коронарного склероза, которым он страдал с 1941 года. Доктор Морелль понятия не имел об этом заболевании – впрочем, как его лечить, не знал никто. Судя по симптоматике и результатам анализов, вероятность того, что у фюрера проявились последствия перенесенного ранее сифилиса, практически равна нулю – вопреки некоторым предположениям. При этом он был совершенно измучен хроническим недосыпанием и постоянными стрессами. И все чаще впадал в приступы ярости, сменявшиеся периодами апатии. Как записал Геббельс, 2 марта, после разговора с Герингом, фюрер казался рассеянным и вел себя не как обычно. Геринг, который, несмотря на некоторую утрату влияния, официально оставался человеком номер два в государстве, как и Геббельс, не питал никаких иллюзий относительно того, что их ждет, стоит им показать хотя бы малейшие признаки слабости. Они, по выражению Геббельса, настолько глубоко увязли в решении еврейского вопроса, что надеяться на лазейки не приходилось. Но, в конце концов, это и к лучшему: «Движение и народ, обрубивший за собой все мосты, будет сражаться намного эффективнее, чем тот, кому есть куда отступать». Геббельс описал сцены, которые наблюдал перед еврейским домом престарелых: когда стариков стали забирать, собралась толпа, пытавшаяся их отбить. Немало шуму наделала также кампания по аресту еврейских супругов «привилегированных пар», которых насчитывалось немало в артистических кругах. Может, стоило на какое-то время сделать перерыв?