Гитл и камень Андромеды

Но наутро в номер внесли огромный букет желтых роз. А когда я спустилась в фойе, Тони уже валялся на банкетке под лестницей и испускал улыбки. Улыбки кружились по фойе, садились на голые плечи регистраторши, взъерошенные волосы рыжей служащей и форменные фартуки уборщиц. Они вымаливали ответное движение души у персонала и даже заставили рассеянно улыбнуться деловую даму с кожаной папкой подмышкой.

— Я ищу лобстера, — объявила я строго.

Тони задумался, посчитал в голове, проверил на костяшках пальцев и объявил, что месяц нелобстерный. То, что август — месяц нераковый, поскольку в нем нет буквы «р», я знала. Очевидно, лобстеров высчитывают по тому же признаку. Раки они и есть, только большие! Интересно, как обстоит дело с лангустами?

— Мне сказали, что в Канаде необходимо попробовать лобстера, — заупрямилась я. — У нас они безумно дорогие.

— А здесь в это время года они не свежие, а мороженые, — заупрямился и Тони. — Сейчас хороша птица.

Я решила съесть лобстера в одиночестве и незамедлительно, но потом передумала и отправилась звонить. В списке, полученном от Кароля, одна фамилия была подчеркнута красным карандашом. А наверху было написано: «От Мары. Передать синий пакетик». Подавая его мне, Мара залилась жаром и сказала: «Это для Карен, жены самого богатого и влиятельного еврея Канады. Передай, что я ее люблю. Но постарайся вручить подарок не ей, а ее мужу, Саймону. И прислушайся к его советам. Саймон может все!»

До самого мистера Саймона Кушнера я по телефону не добралась, но секретарша обещала все выяснить и обо всем доложить, в связи с чем мне пришлось остаться в номере. Тони расположился было в кресле, но я его выставила. Разговор с мистером Кушнером не предназначался для посторонних ушей. Ответный звонок не заставил себя ждать. Мистер Кушнер будет счастлив побеседовать с вестницей от Мары через сорок пять минут. Я так торопилась, что не заметила, как Тони оказался в такси.

— Ты куда? — удивилась уже в пути.

— Я тебя подожду, потом пойдем есть перепелок.

Саймон Кушнер оказался крупным вальяжным мужчиной лет шестидесяти. Его кабинет — дерево, стекло и кожа — производил нужное впечатление. От Кушнера пахло не только деньгами, но и умением эти деньги тратить. Он разорвал обертку, открыл картонную коробочку и внимательно рассмотрел прелестную арт-декошную брошь с рубинами, жемчугом и алмазами. Я помнила эту вещицу, сама и указала на нее Маре в антикварном магазине Шнейдера. Стоила она десять тысяч долларов. Шнейдер не спустил ни копейки, утверждал, что на аукционе может получить больше. И мог! А я швыряла сумочку, в которой лежало такое богатство, на все кресла. И в туалет в самолете ходила без нее. Ну Мара! Хоть бы сказала, что я везу в этом пакетике.

Самому влиятельному человеку Канады подарок понравился. Он даже замурлыкал.

— Карен обрадуется. Это красиво. Мара понимает в красивых вещах. А что у нее слышно?

Мара не наставляла меня относительно этой части разговора с Саймоном Кушнером. Черт его знает, кем он ей приходится, что можно рассказать, что — нет. Но Кушнер был настойчив. Я дала самую лестную характеристику Каролю и описала их брак в мажорных жизнеутверждающих тонах.

— Так ему и надо! — вспыхнул мистер Кушнер.

— Кому? Каролю?

— Так ему и надо, моему кузену! Отпустить такую женщину, как Мара, это же надо быть полным дураком! Дурак он и есть, — засопел мистер Кушнер и почему-то загрустил.

Потом вспомнил обо мне и спросил, попыхивая сигарой, что привело меня в Монреаль. При этом его серые глаза покрылись поволокой, а мысли явно бродили черт-те где, так что я могла говорить о делах, а могла и прочитать лекцию о пользе льняного семени. Но я все-таки заговорила о делах. Как это получилось, не знаю. Мистер Кушнер подавлял своим видом и авторитетом. В нем было что-то от главнокомандующего. С такими людьми не спорят. Велено рассказать, значит, нужно выложить все как на духу. Я говорила, говорила, потом замолкла. Молчал и мистер Кушнер.

Вдруг он оживился. Глаза снова видели, и уши слышали. Оказалось, они, эти уши, не пропустили ни одного моего слова.

— Значит, ты внучка Паньоля! — удивился Кушнер. — Надо же! А я и не знал, что Паньоль был женат. Мы считали, что он… немножко педераст. Твой дед — жулик! — вдруг взвизгнул мой визави и гулко расхохотался. — Впрочем, я тоже жулик, — добавил он, отсмеявшись. — И в конечном счете я обманул Паньоля.

Рассказывать, почему мой дед жулик и как мистер Кушнер его обманул, мой визави явно не собирался. Попробовать все же стоило.

— Оставь, — усмехнулся Марин приятель. — Талмуд говорит, что там, где собираются два еврея, правды нет, потому что даже если один говорит правду, второй этого не подтвердит, а один свидетель — не свидетель.

Он нажал на кнопку звонка. Вошла постная барышня в юбке до пят и жакете, не позволяющем догадаться, как выглядит то, что под ним. Она положила несколько папок на стол Саймона Кушнера, сказала, что ланч уже в пути, и вышла, аккуратно и бесшумно прикрыв за собой дверь.

Кушнер проследил направление моего взгляда и точно определил содержание мыслей,