Гитл и камень Андромеды

Под сухим, деловым и строгим распоряжением Паньоля разбросала во все стороны уже французские буквы тети Сонина приписка. Мадам Сомон стыдливо сомневалась в том, что картины сохранились, но получить с Каца деньги все же стоит попробовать. Когда-то Кац с Паньолем были друзьями. Я же понадеялась как раз на то, что этот Кац сложил картины на антресолях и забыл об их существовании, а потому картинки как лежали, так и лежат. Объясню, для чего они мне были нужны.

Напомню, что я остро нуждалась в жилье. А в Яффе тогда было много домов, принадлежавших убежавшим или пропавшим без вести арабам. Дома эти мэрия присвоила (а что с ними делать, если налог взимать не с кого?) и продавала за сравнительно небольшие деньги художникам и прочей творческой интеллигенции. А в официальных бумагах Министерства абсорбции было написано черным по белому, что творческой интеллигенцией являюсь именно я.

Эта запись произвела должное впечатление на работников мэрии, с которыми по поводу ковров и по моему поводу общался Бенджи. В результате мне предложили найти подходящую развалюху и внести за нее первый взнос. Развалюху я нашла. Она стояла в старом саду за высоким и вполне еще крепким деревянным забором. И начиналась с крыльца, к которому вели каменные ступени, выложенные расписанной вручную плиткой. Однако подниматься по этим ступеням было небезопасно. Они покачивались под ногой и при каждом шаге что-то там, под исподом, осыпалось. Но само крыльцо было великолепно — фактически не крыльцо, а терраса. Правда, с выломанными боками. Зато — прекрасных пропорций, с выщербленными, но в целом неплохо сохранившимися колоннами и двумя нишами, а в них — с остатками каменных ваз, в которых некогда, очевидно, выращивали петунию и душистый горошек. Иначе — откуда было взяться там чахлым росткам именно этих растений? А вход в дом украшала огромная резная дверь, замка на которой не было.

Через эту дверь вы попадали в залу гигантского размера и неописуемой красоты. В настоящую залу с венецианским окном от потолка до пола, в котором еще торчали остатки витражного стекла, и с резным и расписным деревянным потолком, в котором роились летучие мыши.

В таких залах с выбитыми стеклами и летучими мышами должны пировать призраки, и они пировали. На выщербленных, но тоже вручную расписанных плитках пола валялись использованные шприцы, банки, бутылки, остатки трапезы и бумага: оберточная, газетная, туалетная и непонятного назначения. А углы залы служили призракам уборной. Призраки произвели немалое количество дерьма, что означает: бездомные питались в Яффе вполне прилично.

По определенным причинам, которые прояснятся дальше, не могу описать великолепие остальных комнат, над которыми сверкало небо. Крыша над ними то ли улетела, то ли распалась, то ли была содрана реставраторами соседних домов. Но можете мне поверить: и в таком разгромленном виде неприметное с улицы здание представляло собой настоящий дворец, который требовал срочного и большого ремонта.

С ремонтом я надеялась справиться собственными силами, изредка прибегая к посторонней помощи. Класть кирпичи и штукатурить я умела. Наш дом на улице Каляева в Ленинграде имел тенденцию к саморазрушению, и мы с Симой противостояли этой тенденции достаточно успешно. Ремонт не прекращался ни на день. И производился он нашими женскими руками. Поэтому дыры в стенах, шаткие ступени и штукатурка, осыпающаяся при неосторожном дыхании, меня не пугали.

С крышей было хуже. Я представления не имела, как подступиться к этой задаче, но понадеялась на помощь башибузуков Бенджи. Вокруг Бенджи вертелась целая армия бездельников, несколько часов в день таскавших кули, коробки, мешки и ковры, а все остальное время пивших кофе и придумывавших повод для ссоры друг с другом или с окружающим миром. Я предполагала, что Бенджи с удовольствием отправит парочку этих бандитов на починку моей крыши, лишь бы не вертелись весь день перед глазами. А я уж сумею заставить башибузуков заняться производительным трудом. Вот только надо было внести мэрии первый взнос за дом, а денег у меня не было. Вернее, были. Те, которые мы заработали вместе с Женькой продажей амфор и монет. Но трогать этот клад я не хотела.

Деньги можно было одолжить у Кароля, но тогда я попадала к нему в прямую долговую зависимость, а внутренний голос советовал мне этого не делать, и Бенджи этот совет одобрил. Я пыталась указать внутреннему голосу на то, что рядом с Каролем теперь находится Мара, которая в случае чего придет мне на помощь, но он, голос, своей точки зрения не менял и продолжал бубнить. А бубнил он о том, что Кароль не позволит мне привести комиссионные в соответствие с выплатами по долгу, долг будет расти, а комиссионные — нет. Доказать ничего нельзя будет, и я превращусь в вечного и безответного должника.