Гитл и камень Андромеды

Но как-то, когда у нее завелся новый муж, или кем он ей там приходился… я не жила тогда с ними… случилось так, что меня забрали в милицию, потому что мы бросали патроны в костер… а Сима, мамина подруга, у которой я жила, иногда дралась, и за патроны могла побить по-настоящему. Обычно она дралась не больно, шлепала по попе или давала щелбана. Но наказывала сурово. Могла не разрешить месяц выходить во двор. Ну вот… я не хотела. чтобы милиция отвезла меня к Симе, и дала мамин адрес. А этого ее тогдашнего мужа я плохо помню. Он был большой и лохматый. Кажется, его звали Фимой. И он снял ремень… Я не кричала. Мама вошла случайно. И как она размахнулась табуреткой! А потом крикнула так, словно выдрала этот крик из собственного живота: «Пошел вон! Вон! Вон!» И потом сидела на том же табурете и повторяла без выражения: «Он ударил моего ребенка! Он поднял руку на сироту!» Кому она это говорила? Симе? Да, пожалуй. Потому что я помню Симин голос: «Мало ли. Он хотел ей добра».

Дверца машины опять хлопнула.

— Садись! — крикнул Кароль. — Садись, я отвезу вас к вашей яхте и больше не хочу видеть! Никого! Вы — ненормальные!

Над спинкой правого переднего сиденья показалась голова Женьки, а в машине запахло перегаром.

— Они пили! — крикнул подполковник еще громче. — Они сидели вдвоем на кухне и пили!

— Я вошел, а он сидел на полу и плакал, — сказал Женька глухим безразличным голосом. — Я разбил его жизнь.

— Заткнись, — велел Кароль. — Заткнись, не то я размозжу тебе челюсть. Вы, русские, вы все — опасные сумасшедшие. Вас всех надо держать за решеткой.

Машина то неслась плавно, то дергалась и прыгала, причиняя каждым скачком многократную боль: сначала стукало в голове, потом било в плечо, разносило зубы, ударяло под дых, отдавалось в спине и взрывалось в лодыжке.

— Кароль, — не выдержала я, — Кароль… Тише… пожалуйста…

Справа и спереди доносилось тяжелое Женькино сопение. Иногда он бормотал что-то, но мне не удавалось разобрать слова.

— Убирайся! — вдруг завопил Кароль. Машина дернулась и затихла. — Иди! Отсюда дойдешь ногами. Заодно протрезвеешь. Ее я отвезу к себе. Если Мара дома, она сама решит, нужно ли ехать в больницу. Ну! Я кому сказал! Ты мне мешаешь вести машину. Пошел отсюда!

Я поняла, что Кароль все же выгнал Женьку из машины, и снова потеряла мир из виду. Очнулась я уже в постели. Надо мной висело незнакомое сосредоточенное женское лицо с усами и очень большими и очень черными глазами.

— Очнулась? Значит, ничего. Попей! — велел хриплый, сильный, но приятный голос. — Лодыжку я тебе вправила. Рану зашила. Грудную клетку стянула бинтами. Остальное заживет. А сотрясение мозга — с этим делать нечего. Это надо вылежать. А почему ты не хочешь ехать в больницу? На тебе что-нибудь висит? Ты пырнула его ножом?

Я не помнила, что не хотела ехать в больницу. Не помнила, что говорила такое.

— Я никого не пыряла. Он мой муж… бывший.

— A-а! Может, ты и права. Зачем выносить сор из избы? Ножевая ранка, но неглубокая, многочисленные ушибы, сломанное ребро и сотрясение мозга. Записать все это надо. Развод тогда проще. Кароль, возьми большую машину, положим ее на заднее сиденье. До приемного покоя и назад. В больнице ей делать нечего. Я уже все, что нужно, сделала. Заберем домой. В полицию пока жаловаться не пойдем. Но какая же ты тряпка! Я бы его так отделала! Он бы у меня блевал кровью в туалетное очко!

— Все случилось сразу… я не ожидала.

— Надо бить головой в живот. Изо всех сил. Или — по яйцам! А потом, когда согнется от боли, рукой в челюсть… снизу… вот так! — Смуглый и не такой уж большой кулак врубился в парчовую подушку, и подушка взлетела к самому потолку. — Когда очухаешься, я тебя научу. Это просто.

— Пошел он к черту! — сказала я своим голосом, что было странно. Я ощупала губы. Они сильно уменьшились в размере. Стали почти такими, какими были прежде.

— Рот не пострадал, — успокоил меня голос, принадлежавший, очевидно, легендарной Маре, которая переплыла Атлантику на плоту и прыгала «банджи». — Зубы целы, челюсть тоже. А опухлость я сняла. Но рентген все же сделать придется.

— А рана, откуда она?

— На ножик напоролась.

Ножик? Мишка действительно хотел меня убить?! А Женька, зная это, с ним пил? Или Мишка возился на кухне и просто вышел с ножом в руке, а я на этот нож напоролась? Что же там было на самом деле? Все с ума посходили?

— Не плачь, — ласково, но твердо сказала Мара. — Выплюнь, выбрось, забудь. Не вздумай разбираться. У таких историй нет одной правды.