Гипсовый трубач: дубль два

– Нельзя! Вы не знаете Вадика. Во-первых, по-своему он любил меня, а во-вторых, ему страшно нравилось жить в моей квартире на Плющихе и ездить на дедушкину академическую дачу в Кратово. Он бы ни за что не отвязался. Провинциалы вообще народ приставучий и трудновыводимый!.. Когда, осторожно отперев дверь, я вошла в лабораторию, то застала в тусклом красном свете забавную картину: Нина стояла на коленях и, казалось, надувала большую резиновую куклу, удивительно похожую на моего мужа. Вадик смотрел вверх и морщился, словно мучительно вспоминал чью-то забытую фамилию. Я невольно отметила, как он располнел и округлился за годы нашего брака. Заметив меня, девушка взвизгнула и, хватая одежду, умчалась. А он сначала потерял дар речи, а потом сказал, заикаясь: «Это не я!» Пока оформляли развод и лечили Вадика, пытавшегося отравиться химикалиями, я размышляла, чего теперь хочу от жизни. И поняла: я хочу стать богатой и независимой. Я не желала, как мой дедушка, сначала дружить с Вавиловым против Лысенко, а потом с Лысенко против Вавилова только ради сохранения академической дачи. Не желала, как моя мать, всю жизнь трепетать, что очередной главный редактор попрет ее из эфира. Я жаждала заработать, отнять, украсть, убить, но любой ценой стать богатой, а значит – независимой! Это было мое новое вожделение! Тут и подвернулся Лапузин. А сколько времени?

– Без пяти десять…

– Я должна срочно звонить адвокату. Вы его видели! Но мы с вами обязательно продолжим нашу роскошную беседу. Вы завтра здесь? Никуда не уезжаете?

– Вообще-то мы собираемся с Дмитрием Антоновичем к одному очень серьезному человеку – отстаивать «Ипокренино». Но вряд ли завтра. А вы позвоните из моего номера! Я выйду… Потом еще посидим. Вино вот осталось… – неуклюже предложил Кокотов.

– Нет, нет, у этого вина слишком грустное послевкусие… Спокойной ночи! Я тоже завтра никуда не еду. Видите, как много у нас общего! И помните, Андрюша, вы герой моих первых эротических фантазий!

С этими загадочными словами она поцеловала его в щеку и ушла. А он, допив вино, долго ворочался, стараясь как-то примирить свое новое, смущающее знание о Наталье Павловне с неодолимым влечением к ней. Писатель вызывал в своей памяти большеротую пионерку, сбежавшую от безответной любви в луга, потом думал о юной шпионке, умиравшей в объятьях спортивного кокаиниста, затем воображал голову профессора Доуэля, из великодушия вышедшую замуж за жадного фотографа, наконец измучил себя фантазиями про самозабвенную лесбиянку, хотевшую усыновить мадагаскарского младенца… И всех этих мысленных Обояровых Андрей Львович старался совместить и упрятать, как в матрешку, в нынешнюю, красивую, мудрую, тонкую, манящую Наталью Павловну, которая вдруг оказалась Железной Тоней. Писатель нежно отобрал у нее пистолет, чтобы «голая прокурорша» не застрелилась, и стал закапывать оружие в землю – все глубже, глубже и глубже…

Из ямы его вытащил звонок внутреннего телефона:

– Алло, коллега, поздравьте меня! Я только что взял Керчь! – пьяным голосом доложил Жарынин.

19. Игровод и писодей

Утром дверь номера с грохотом распахнулась, и в комнату вшатнулся Жарынин, не то чтобы пьяный, но и трезвым назвать его никто бы не отважился. Соавтор был бледен, слегка неверен в движениях, но одет с той тщательной аккуратностью, с какой обычно одеваются, выйдя из долгого неряшливого запоя. Дмитрий Антонович, если сказать по совести, находился в том особенном состоянии, когда организм и алкоголь, устав друг от друга, затаились до выяснения.

– Па-а-дъем! – по-казарменному рявкнул режиссер и сорвал с писателя одеяло.

– А что случилось?

– Звонил Вова из Коврова. В двенадцать нас ждет Скурятин. Собирайтесь!

– А где Розенблюменко? – поинтересовался Кокотов, поднимаясь с постели и чувствуя в теле бодрую оторопь.

– Бесчувствует, – ответил Дмитрий Антонович в несколько странной манере, что, впрочем, объяснялось вчерашним излишеством. – Ну и как ваше свидание?

– Откуда вы знаете?

– Я знаю всё! Ох, смотрите, Кокотов, Наталья Павловна – опасная женщина и больша-ая специалистка по сравнительному членоведению!

– Прекратите! Как вы смеете! Я никуда с вами не поеду! – Андрей Львович возмутился настолько, что снова улегся на кровать.

– Может быть, вы и сценарий писать со мной не станете?

– Если будете продолжать в подобном тоне, не стану! – твердо ответил сочинитель женских романов.

– И не надо! Влюбленный соавтор так же бесполезен, как снайпер с конъюнктивитом. Вставайте, нас ждет Скурятин!

– Только ради стариков… – буркнул писатель, ища ногами тапочки.

– Не гневайтесь, коллега! Умывайтесь поскорей! Я желаю вам добра! Поверьте, есть женщины-мышеловки: сунулся – и конец!

– Вы мне завидуете! Да, Наталья Павловна – очень интересный человек! – отозвался автор «Русалок в бикини», от досады выдавливая пасту на зубную щетку со щедростью авангардного живописца.

– «Интересный человек»? так обычно говорят о женщине, когда оч-чень интересуются ее гениталиями.

– Опять?!

– Молчу! Слушайте, Андрей Львович, а как вам выражение «гений талии»?

– Где-то уже слышал.