Гипсовый трубач: дубль два

Кивнув поэту Бездынько, стоявшему на посту возле общественных холодильников, Кокотов вошел в почти пустую столовую. Только Проценко, продолжавший голодовку протеста, жадно ел, словно кастаньетами, стуча зубными протезами, да еще Болтянский терпеливо, как фотоохотник, дожидался кого-то, кому можно рассказать удивительную историю своего рода. Евгения Ивановна, завидев «Аннабель Ли», привычно кивнула с пьедестала из трех подбородков. Однако мнительному литератору почудилось, что, кроме гордой причастности к тайне его псевдонима, в глазах заведующей пищеблоком появилось некое дополнительное осведомленное лукавство, будто бы она знала не только про ночной налет Валентины Никифоровны, но и про кокотовские постельные достопримечательности. Смущение автора «Беса наготы» усугубила Татьяна. Она выставила перед ним двойную порцию каши с двусмысленными словами:

– Ешь за Жарынина!

«Как в деревне! – с горечью подумал Андрей Львович. – Просто греховеды какие-то!»

– Выспались? – участливо спросил Болтянский. – Вы напрасно не взяли вчера мой подарок! – и он подвинул писателю нераспечатанную коробочку морской капусты. – Казанова только этим и спасался!

– Выспался… – буркнул писодей, углубляясь в подгоревшую пшенку.

– Давеча вы так спешили, что я не успел рассказать про Бронислава.

– Добрался он до Пилсудского? – живо спросил Кокотов, радуясь возможности увести разговор в сторону от своей ночной уступчивости.

– Добрался! Но вы даже не представляете, какие испытания ему выпали! На Украине он чуть не погиб от рук серожупанников, потом бежал в Галичину и участвовал в восстании против генсека Левицкого. Вообразите, тот устроил во Львове Западноукраинскую Народную Республику! Ну, устроил и устроил… Население там мирное: поляки да евреи. Терпели, пока он не заставил всех говорить по-украински. Отличившись во Львове, Бронислав прибыл в Варшаву и поступил в Польский Вермахт…

– А что, и такой был? – удивился писодей.

– О, Андрей Львович, в истории чего только не было! Со временем брат перешел на службу во Второй отдел Генерального штаба, то есть в контрразведку. И летом девятнадцатого, в составе правительственной делегации, он ездил на переговоры к генералу Деникину, рассчитывавшему на поддержку Пилсудского в борьбе против большевиков. Наивный Антон Иванович просчитался: лукавый маршал не хотел возрождения «единой и неделимой» России и попросту выжидал, пока красные добьют белых. Только после этого главный начальник польского государства напал на Советскую Россию в двадцатом, разгромив самонадеянного смоленского шляхтчонка Тухачевского. А знаете, кого встретил Бронислав на переговорах?

– Наверное, Мечислава…

– Совершенно верно! Они тайком обнялись, поплакали об отце, поведали друг другу о пережитом и, как теперь выражаются, обменялись координатами. Но и это еще не все! В октябре девятнадцатого Броня с капитаном Бёрнером поехал в Белоруссию на переговоры с Мархлевским, которого Ленин послал к Пилсудскому, в надежде, что тот не будет вмешиваться в украинские дела и поддерживать Петлюру. Однако хитроумный маршал рассчитывал как раз с помощью самостийников оторвать Малороссию от Совдепии и присоединить к независимой Польше. На переговорах Бронислав встретился со Стасем, прикомандированным к советской делегации по настоянию Дзержинского, который не доверял «варшавскому красильщику» Мархлевскому из-за его связей с немцами. Братья тайком обнялись, поплакали об отце, поведали друг другу о пережитом и, как говорится, обменялись координатами. О, если бы они знали, что готовит им судьба! Как вы понимаете, каждый, конечно, доложил по начальству о том, что встретил на переговорах родственника. А как же! Служба… И начальство, разумеется, решило этим воспользоваться…

Но про то, как именно начальство этим воспользовалось, писодей узнать не успел: в столовую вошла Регина Федоровна и посмотрела на автора «Русалок в бикини» так, точно он не чай с бутербродом пил, прилежно внимая хроникам рода Болтянских, а играл с Яном Казимировичем в неприличные карты.

– Дмитрий Антонович вас обыскался!

– Да я вроде бы…

– Почему вы не берете мобильник? – упрекнула она.

– Я? – Кокотов похлопал себя по карманам. – Оставил в номере…

– Пойдемте скорей!

У общественных холодильников шла смена караула: Бездынько сдавал пост архитектору Пустохину. Завидев писателя, комсомольский поэт рванулся было прочитать ему сложенные в наряде новые строки, но присутствие Регины Федоровны его охолонуло.

– Все равно сожрет! – философски заметила она, имея в виду Проценко.

В оранжерее, как всегда, дремала в плетеном кресле Ласунская, укрытая розово-синим пледом с ломаными силуэтами танцующих дикарей. По слухам, это был один из многочисленных подарков Пикассо, который из-за нее не ушел от очередной жены.

– Знаете, сколько стоит эта тряпка? – спросила бухгалтерша.

– Догадываюсь…

– Не догадываетесь!

Возле номера Жукова-Хаита стояла, как обычно, стопка грязной посуды, а из-за двери доносился гневный тенорок, прерываемый звонкими пощечинами.

– Вот тебе, животное, черносотенец, антисемит проклятый, вот тебе!