Гипсовый трубач

— Пожалуйста: через несколько дней в Интерспейснете появился восторженный блог нашей обманутой, но коварной Пат. Она взахлеб делилась своими совершенно космическими ощущениями, которые пережила благодаря Мерилин Монро — великой актрисе и вулканической женщине. И утверждала, что если бы деньги на это счастье надо было копить не пять, а десять лет, она бы не задумалась ни на минуту!

— Неплохо! — благосклонно кивнул режиссер. — Я вижу, вы в форме. Немного прогуляемся после завтрака — и за работу. Доедайте скорее!

В холле они столкнулись с Валентиной Никифоровной. Одетая в строгий брючный костюм, она шла, неся под мышкой скоросшиватель, той надменной деловой походкой, которая особенно украшает стройных женщин средних лет. Увидав соавторов, бухгалтерша улыбнулась с доброжелательной неопределенностью — так улыбаются, если встречают кого-то, с кем ты вроде бы и знаком, но полной уверенности в этом нет. Жарынин уступил даме дорогу, почтительно поклонился, незаметно подмигнув при этом писателю, а Кокотов, ненавидя себя и томясь, вообразил влажное после душа тело Валентины Никифоровны и ее муравьиную тропку.

Глава 23 Последний русский крестьянин

…День стоял ясный и прохладный. Ослепительно белые березовые стволы напоминали солнечные щели в зелено-желтом заборе. На дорожках, точно разноцветные заплатки, лежали, пристав к влажному после ночного холода асфальту, опавшие листья. На газоне, под елочкой, гордо и одиноко стоял большой мухомор с оранжевой, как у спасателя МЧС, шляпкой. Кучевые облака на эмалево-синем небе выглядели необыкновенно контрастно, можно было различить любую впадинку, выпуклость, завитушку, каждую отставшую туманность. В воздухе остро пахло грустной осенней свежестью…

Некоторое время соавторы молча бродили по дорожкам, глубоко дыша и раскланиваясь со встречными ветеранами. Лица у стариков и старушек были светлые, безмятежные, словно впереди их ожидала еще долгая-долгая, красивая, загадочная жизнь…

— А плютей здесь растет? — спросил вдруг Кокотов.

— Не встречал.

— А что вы решили с Ибрагимбыковым?

— Надо с ним заканчивать.

— Как?

— Я позвонил приятелю, мы во ВГИКе вместе учились. Теперь он работает на телевидении. Обещал сегодня прислать съемочную группу. Прежде всего к ситуации надо привлечь внимание! Общество должно содрогнуться оттого, что заслуженные старики могут остаться без крова над головой. Давайте сядем!

Режиссер и писатель направились к скамейке — такие раньше стояли во всех городских скверах. Длинные, трехметровые, глубокие, они были сбиты из прочных, хорошо подогнанных под седалищный изгиб брусков, упирающихся концами в фигурные чугунные боковины. Сколько нежных объяснений слышали эти скамейки, сколько первых поцелуев помнят, счастливых содроганий хранят и сколько роковых разрывов не могут забыть! Но таких скамеек в парках и скверах теперь уж не сыщешь, их наша ненадежная эпоха променяла на короткие хлипкие лавчонки, готовые обрушиться под одной-единственной страстно целующейся парой.

— А почему Огуревич сам к общественности не обратится? — спросил Кокотов, усаживаясь.

— Да, тут что-то не так! — согласился Жарынин. — Но сейчас это не важно. Сейчас главное — начать, как говаривал лучший немец всех времен и народов!

— Кто это?

— Горби, коллега!

— Я вон про того спрашиваю! — уточнил писатель, показывая на странного человека, привинчивавшего что-то к отдаленной скамейке.

— А-а… Это Агдамыч. Последний русский крестьянин. Вы уже про него спрашивали!

— Да, действительно… Агдамыч… Странное прозвище!

— На самом деле его зовут Матвей Илларионович Адамов. «Агдам» же, если помните, — популярный и недорогой портвейн великой советской эпохи!

— Обижаете! Конечно помню!

— А прозвали Илларионыча Агдамычем потому, что он, производя качественный самогон, сам предпочитал ему «Агдам».

— А почему он «последний крестьянин»?