Гипнотизер

Внезапно Эрик понял, в чем дело: если Эвелин была напугана, если она взяла с собой ружье, чтобы защищаться от Юсефа, то носить его она должна была по-другому, а не опускать, приближаясь к домику.

Эрик вспомнил, что у нее были испачканы коленки – темные сырые пятна от земли на джинсах.

Она ушла в лес с ружьем, чтобы покончить с собой, подумал он.

Встала на колени в мох, сунула дуло в рот – но передумала, не решилась.

Когда он увидел ее на опушке леса, с ружьем, волочащимся по кустикам черники, она возвращалась в дом, к тому, от чего хотела бежать.

Эрик взял телефон и набрал номер комиссара.

– Йона Линна.

– Здравствуйте, это Эрик Барк.

– Эрик? Я собирался позвонить, но тут было до ужаса много…

– Ничего. Я…

– Я хотел сказать, – перебил Йона, – что ужасно, ужасно сожалею из-за газет. Обещаю проверить, где была утечка информации, когда шум уляжется.

– Да какая разница.

– Я чувствую себя виноватым – я убедил вас…

– Я сам сделал выбор и никого не виню.

– Лично я – хотя сейчас лучше не говорить об этом – все равно считаю, что подвергнуть Юсефа гипнозу было правильно. Мы же ничего не знали. Но вполне вероятно, что это спасло жизнь Эвелин.

– Вот насчет этого я и звоню, – сказал Эрик.

– Что такое?

– Я кое о чем подумал. У вас есть время?

Эрик услышал, как Йона что-то двигает. Похоже, он подтащил стул и сел.

– Да. Время есть.

– Когда мы были на Вермдё, возле теткиного дома, – начал Эрик, – я сидел в машине и увидел женщину среди деревьев. У нее в руках был дробовик. Как-то я понял, что это Эвелин, и подумал, что ситуация может стать опасной, если она вдруг столкнется с полицией.

– Да, она вполне могла начать стрелять через окно. Если бы решила, что видит Юсефа.

– Сейчас, дома, я опять думал про Эвелин, – продолжал Эрик. – Я увидел ее между деревьями. Она медленно шла к дому, в одной руке несла дробовик, и дуло волочилось по земле.

– И?..

– Если человек боится за свою жизнь, разве он станет так носить ружье?

– Нет.

– Я подумал, что она ушла в лес, чтобы покончить с собой, – сказал Эрик. – Джинсы были испачканы на коленках. Она наверняка встала на колени во влажный мох, направив дуло в лоб или в грудь, но потом передумала, не решилась. Вот что я думаю.

Эрик замолчал. Услышал, как комиссар тяжело дышит в трубку. Где-то на улице завыла автомобильная сигнализация.

– Спасибо, – сказал Йона. – Поеду поговорю с ней.

Глава 18

Пятница, одиннадцатое декабря,

вторая половина дня

Допрос Эвелин должен был проходить в одном из кабинетов тюрьмы. Чтобы сделать унылую комнату уютнее, кто-то поставил на письменный стол красную жестянку с рождественским печеньем и икеевский подсвечник с электрическими свечами на окно. Эвелин и ее сопровождающий из группы поддержки свидетелей уже сидели на своих местах, и Йона включил запись.

– Я знаю, что мои вопросы могут показаться сложными, – тихо сказал он и глянул на девушку. – Но я был бы благодарен, если бы вы ответили на них как можно подробнее.

Эвелин молча рассматривала свои колени.

– Потому что я не думаю, что молчание пойдет вам на пользу, – мягко добавил комиссар.

Эвелин даже не шелохнулась, продолжая созерцать коленки. Сопровождающий, мужчина средних лет с пятнами щетины на лице, равнодушно взирал на Йону.

– Я начну, Эвелин?

Она покачала головой. Комиссар ждал. Наконец она подняла подбородок и встретилась с ним взглядом.

– Вы пошли в лес с ружьем, чтобы покончить с собой? Или нет?

– Да, – прошептала она.

– Я рад, что вы этого не сделали.

– А я нет.

– Вы уже пытались делать это?

– Да.

– Раньше?

Она кивнула.

– Но не до того, как явился Юсеф с тортом?

– Нет.

– Что он сказал?

– Не хочу об этом думать.

– Почему? Из-за того, что он сказал?

Эвелин выпрямилась на стуле и сжала губы.

– Не помню, – еле слышно произнесла она. – Вряд ли он сказал что-то особенное.

– Вы собирались застрелиться, – напомнил Йона.

Девушка поднялась, подошла к окну, выключила и снова зажгла подсвечник, вернулась на стул и села, сложив руки на животе.

– Неужели нельзя оставить меня в покое?

– Вы этого хотите? Именно этого?

Эвелин кивнула, не глядя на комиссара.

– Нужен перерыв? – спросил сопровождающий.

– Я не знаю, что с Юсефом, – тихо сказала Эвелин. – У него что-то с головой. Так всегда было… в детстве он дрался – слишком жестоко, слишком опасно. Ломал мои вещи, не хотел, чтобы у меня что-то было.

У нее задрожали губы.

– Когда ему было восемь, он спросил, есть ли у него шанс со мной. Может, это звучало не так опасно, но я не хотела. Он стал требовать, чтобы мы целовались… Я боялась его, он делал странные вещи – мог прокрасться ко мне ночью и укусить до крови. Я стала бить его, я тогда была сильнее.

Эвелин вытерла слезы.

– Если я отказывалась делать, что он хотел, он нападал на Бустер… стало только хуже, он пялился на мою грудь, хотел мыться со мной… убил мою собаку и сбросил с эстакады.

Она поднялась и, как заведенная, заходила между окном и стулом.

– Юсефу было, наверное, двенадцать, когда он…

Ее голос прервался, она что-то проскулила, прежде чем продолжить: