Гипнотизер

Он побледнел, явно встревожился, но остался стоять на месте. Симоне решительно направилась к мальчику.

Она положила руку ему на плечо и развернула к себе. Ему было лет тринадцать, но он не испугался и не удивился. Мальчишка ухмыльнулся, словно Симоне попалась в расставленную им ловушку.

– Пойдем-ка со мной, к охранникам, – решительно сказала она.

– Ты чего, старушка?

– Я видела, как ты…

– Захлопни пасть! – оборвал ее мальчик. – Заткнись, если не хочешь, чтобы тебя отымели.

От изумления Симоне не нашлась, что ответить. Мальчик сплюнул ей под ноги, перепрыгнул через турникет и исчез в переходе метро.

Симоне затрясло. Она вышла и подошла к Беньямину.

– Что он сказал? – спросил тот.

– Ничего, – устало ответила она.

Они подошли к стоянке такси и забрались на заднее сиденье первой же машины. Когда машина выезжала из центра Тенсты, Симоне сказала, что сегодня звонили из школы.

– Аида хотела, чтобы я был с ней, когда она будет менять татуировку, – тихо объяснил Беньямин.

– Очень мило с твоей стороны.

Они в молчании ехали по Юльствэген вдоль ржавых рельсов на насыпи из бурого гравия.

– Ты говорила Никке, что он идиот? – спросил Беньямин.

– Я сказала глупость… это я идиотка.

– Как же ты могла?

– Иногда я делаю глупости, Беньямин, – ответила она вполголоса.

Когда проезжали по мосту Транебергсбрун, Симоне глянула вниз, на Стура-Эссинген[5]. Лед еще не лег, но вода казалась застывшей и бледной.

– Похоже на то, что мы с папой разведемся, – сказала Симоне.

– Вот как… Почему?

– Ты здесь совершенно ни при чем.

– Я спросил “почему”.

– У меня нет хорошего ответа, – начала она. – Твой папа… Ну как объяснить? Он – любовь всей моей жизни, но… любовь может закончиться. Об этом не думают, когда встречаются, рожают детей и… прости, не нужно было об этом говорить. Я просто хочу, чтобы ты понимал, почему я сейчас не в себе. И вообще, мы еще не решили наверняка, что разведемся.

– Я не хочу иметь к этому отношения.

– Прости, что я…

– Ну хватит, – огрызнулся он.

Глава 10

Вторник, восьмое декабря,

вторая половина дня

Эрик знал, что не сможет уснуть, но все равно попытался. Сон никак не приходил, хотя комиссар вел машину очень мягко. Они ехали по дороге номер 274, через Вермдё[6], к домику, где, как предполагалось, находилась Эвелин Эк.

Когда проезжали старую лесопилку, в днище машины застучал гравий. Эрик ощущал боль и сухость в глазах – это из-за кодеина. Щурясь, он разглядывал узкие газончики с деревянными дачными домиками. Голые деревья в стерильной декабрьской прохладе. Свет и краски заставили Эрика вспомнить, как в школе их водили на экскурсии. Запах гнилых стволов, грибной запах, идущий от земли. Мать Эрика полдня работала школьной медсестрой в гимназии в Соллентуне и свято верила в пользу свежего воздуха. Именно она захотела, чтобы его звали Эрик Мария. Необычное имя явилось результатом того, что мать Эрика отправилась в Вену изучать немецкий язык и там сходила в “Бургтеатр” на “Отца” Стриндберга. В главной роли был Клаус Мария Брандауэр. Мать Эрика так впечатлилась, что долгие годы помнила имя актера. Ребенком Эрик всегда пытался скрыть среднее имя, Мария, а подростком узнал себя в песне “Парень по имени Сью” – услышал ее на пластинке Джонни Кэша, записанной в тюрьме Сан-Квентин. Some gal would giggle and I’d get red, and some guy’d laugh and I’d bust his head, I tell ya, life ain’t easy for a boy named Sue[7].

У отца Эрика, служащего Государственной страховой кассы, было в жизни одно-единственное настоящее увлечение. Отец был иллюзионист-любитель. Он наряжался в самодельную мантию, купленный по случаю фрак и складной цилиндр, который называл шапокляком. Эрику с друзьями приходилось сидеть на жестких стульях в гараже, где отец устроил маленькую сцену с потайными люками. Бóльшую часть трюков отец почерпнул в каталоге “Бернандос мэджик” в Брумёлле: волшебные палочки, которые звенели и складывались, бильярдные шары, множащиеся при помощи скорлупы, бархатный сачок с двойным дном и блестящая ручная гильотина. Сейчас Эрик думал об отце с нежной радостью, вспоминал, как тот ногой запускал магнитофон с записью Жан-Мишеля Жарра, одновременно производя магические пассы над летающим черепом. Эрик от души надеялся, что папа не замечал, как, став постарше, сын стыдился этих представлений и перемигивался с приятелями у него за спиной.