Гипнотизер

Симоне сидела в машине рядом с Эриком, иногда взглядывала на него, отводила глаза и смотрела в окно. Дорога с полоской коричневой грязи посредине с шумом убегала назад. Машины двигались бесконечной мигающей полосой. Уличные фонари, однообразно сверкая, проносились мимо. Симоне не стала ничего говорить насчет мусора на заднем сиденье и на полу – пустые бутылки из-под воды, коробка из-под пиццы, газеты, пластиковые стаканчики, салфетки, пустые пакеты от чипсов, оберточная бумага.

Эрик аккуратно вел машину по направлению к больнице Дандерюд, где лежал в коме Шульман. Он точно знал, что сделает, когда приедет. Эрик бросил взгляд на жену. Она похудела, уголки рта скорбно опущены. Себя же он чувствовал почти пугающе собранным. События последних дней виделись кристально-прозрачными, ясными. Ему казалось, что он понимает, что и почему случилось с ним и его семьей. Когда они проезжали Крефтрикет, Эрик заговорил.

– Когда мы поняли, что Юсеф не мог похитить Беньямина, комиссар велел мне порыться в памяти, – сказал он в тишине салона. – И я стал искать в своем прошлом кого-нибудь, кто мог бы захотеть отомстить мне.

– И что ты нашел? – спросила Симоне.

Краем глаза Эрик увидел, что она повернула к нему лицо, и понял: она готова слушать.

– Нашел группу гипноза, которую оставил… Всего десять лет назад, но я никогда о ней не думал, покончил с гипнозом навсегда. И пока я вспоминал, мне стало казаться, что группа никуда не делась. Как будто мои пациенты все это время стояли в сторонке и выжидали.

Эрик увидел, что Симоне кивнула. Он продолжал говорить, объяснял свою теорию группового гипноза, рассказывал о напряженных отношениях, существовавших между членами группы, о созданном им хрупком равновесии и потерянном доверии.

– Я понял, что ничего не сумел, и пообещал никогда больше не заниматься гипнозом.

– Ясно.

– Но я нарушил обещание. Йона убедил меня, что это единственный способ спасти Эвелин Эк.

– Ты думаешь, все это с нами случилось из-за того, что ты его гипнотизировал?

– Не знаю…

Эрик помолчал, потом сказал, что он, возможно, вызвал скрытую ненависть, ненависть, которую можно было обуздать только обещанием покончить с гипнозом.

– Помнишь Эву Блау? – продолжал он. – Ее мотало то в психоз, то в нормальное состояние. Ты сама знаешь – она угрожала мне, говорила, что сломает мне жизнь.

– Я никогда не понимала почему, – тихо сказала Симоне.

– Она чего-то боялась. Я считал ее состояние паранойей, но теперь почти уверен, что ее запугала Лидия.

– Значит, параноиков все-таки могут преследовать, – сделала вывод Симоне.

Эрик свернул к голубым длинным строениям больницы Дандерюд. Дождь стучал по лобовому стеклу.

– Может даже, именно Лидия и порезала ей лицо, – сказал он, в основном самому себе.

Симоне дернулась и спросила:

– Что она порезала на лице?

– Я думал, что она сама себя порезала, это же обычное дело, – сказал Эрик. – Отрезала себе кончик носа, потому что ей нужно было почувствовать что-то, избежать того, что действительно больно…

– Постой, постой-ка, – взволнованно перебила Симоне. – У нее был отрезан нос?

– Кончик носа.

– Мы с папой нашли мальчика, у которого был отрезан кончик носа. Папа рассказывал? Кто-то угрожал мальчику, запугал его и избил за то, что он обижал Беньямина.

– Лидия.

– Это она похитила Беньямина?

– Да.

– Чего она хочет?

Эрик серьезно посмотрел на жену:

– Кое-что ты уже знаешь. Лидия под гипнозом призналась, что заперла своего сына Каспера в клетке в подвале и заставляет его есть гнилье.

– Каспера? – повторила Симоне.

– Когда вы пересказали слова Аиды про какую-то женщину, которая звала Беньямина Каспером, я понял: это Лидия. Поехал к ней в Рутебру, проник в дом, но там ничего не было, в доме давно никто не живет.

Эрик быстро проехал вдоль ряда припаркованных машин, но места не нашлось. Он развернул машину и поехал ко входу.

– В подвале был пожар, он погас сам собой, – продолжал он. – Думаю, что подвал подожгли, но остатки большой клетки все еще там.

– Но ведь не было никакой клетки, – сказала Симоне. – Доказали же, что у Лидии никогда не было детей.

– Йона привез собаку, натасканную на трупы, и она нашла в саду останки ребенка десятилетней давности.

– О боже, – прошептала Симоне.

– Вот так.

– Значит, так и было…

– Я думаю, она убила своего сына, когда поняла, что ее раскрыли, – сказал Эрик.

– Значит, ты был прав, – прошептала Симоне.

– Похоже на то.

– Она хочет убить Беньямина?

– Не знаю… Она продолжает во всем обвинять меня. Если бы я не гипнотизировал ее, она смогла бы оставить ребенка в живых.

Эрик замолчал, вспомнив голос Беньямина, когда тот звонил ему. Как он пытался показать, что ему не страшно. Вспомнил и слова “вороний замок”. Наверняка Беньямин говорил про “вороний замок” Лидии. Дом, в котором она выросла, в котором совершала преступления и, вероятно, сама подвергалась насилию. И если она не привезла Беньямина в “вороний замок”, она могла держать его где угодно.