Гиперион

Консул повернулся к Хету Мастину и с опозданием протянул ему бинокль.

— Мне очень жаль, — прошептал он.

Тамплиер не взял бинокля. Он опустил голову, надвинул на глаза капюшон и молча пошел вниз.

После гибели корабля-дерева взрывов больше не было. Прошло десять минут, но ни одна вспышка не нарушила черноту ночного неба.

Первой пришла в себя Ламия Брон:

— Вы полагаете, они их подбили?

— Бродяг? — спросил Кассад. — Вряд ли. Разведывательные корабли строятся с расчетом на скорость и на оборону. Сейчас они уже на расстоянии нескольких световых минут.

— Они что, охотились за кораблем-деревом? — спросил Силен. Голос поэта звучал непривычно трезво.

— Думаю, что нет, — ответил Кассад. — Скорее всего это чистая случайность.

— Чистая случайность, — словно эхо повторил Сол Вайнтрауб и покачал головой. — Пойду посплю.

Один за другим спустились вниз и остальные. Когда на палубе остался один Кассад, Консул спросил:

— Где я должен нести караул?

— Обходите весь корабль, — ответил полковник. — Из основного коридора вам будут видны двери всех кают и вход в столовую и в камбуз. Потом поднимайтесь на палубу и проверяйте трап и надстройки. Внимательно следите, чтобы горели фонари. У вас есть оружие?

Консул отрицательно покачал головой.

Кассад протянул ему свой «жезл смерти».

— Он настроен на узкий луч — около полуметра на дистанции десять метров. Не пользуйтесь им, пока не убедитесь, что на корабль кто-то проник. Эта пластина с шершавой поверхностью — предохранитель. Сдвигается она вперед. Сейчас жезл на предохранителе.

Убедившись, что его палец не касается пластины, Консул кивнул.

— Я сменю вас через два часа, — сказал Кассад и проверил свой комлог. — Моя вахта закончится раньше, чем взойдет солнце. — Он посмотрел на небо, как бы ожидая, что «Иггдрасиль» вновь появится там и продолжит свой полет. Но там сияли только звезды. Закрывший северовосточный горизонт черный вал предвещал шторм.

Кассад покачал головой.

— Зря, — сказал он и спустился вниз.

Консул постоял немного, прислушиваясь к шуму ветра в парусах, скрипу снастей и грохоту колеса. Потом подошел к борту и задумался, глядя в темноту.

5

Восход над Травяным морем был воистину прекрасен. Консул любовался им с крыши кормовой надстройки. После вахты он попытался заснуть, но вскоре понял, что это бесполезно, и поднялся на палубу встретить рассвет. Низко нависшие грозовые тучи застилали небо, и отраженные ими лучи восходящего солнца залили весь мир расплавленным золотом. Паруса, снасти, побелевшие от времени доски палубы — все, чего солнце коснулось своим кратким благословением, засияло всеми цветами радуги. Но вот оно скрылось за пологом облаков, и мир снова лишился своих красок. И стоило упасть занавесу, как сразу же подул ветер, такой холодный, словно он прилетел сюда прямо со снежных вершин Уздечки, показавшихся из-за горизонта на северо-востоке.

На палубе появились Ламия и Мартин Силен с чашками кофе в руках и направились к Консулу. Ветер тянул и рвал снасти. Густые кудри Ламии растрепались, окружив ее лицо подобием темного нимба.

— Доброе утро, — пробормотал Силен, щурясь поверх чашки на подернувшуюся рябью гладь Травяного моря.

— Доброе утро, — ответил Консул. Он чувствовал себя на удивление бодрым и свежим, хотя за всю ночь ни разу не сомкнул глаз. — Ветер встречный, но пока судно идет неплохо. Уверен, к вечеру мы достигнем гор.

— Хрргм, — прокомментировал это замечание Силен и сунул нос в чашку.

— Я никак не могла заснуть, — сказала Ламия. — Все думала о том, что рассказал нам господин Вайнтрауб.

— Что касается меня... — начал поэт, но тут на палубу вышел Вайнтрауб с дочерью. Девочка выглядывала из своей люльки, висевшей на груди ученого.

— Всем доброе утро, — сказал Вайнтрауб и, оглядевшись, глубоко вздохнул. — Ммм-да, холодновато...

— Чертовски холодно, — откликнулся Силен. — А когда перевалим через хребет, будет еще хуже.

— Я, пожалуй, спущусь за курткой, — сказала Ламия. Но не успела она сделать и шагу, как внизу кто-то пронзительно закричал:

— Кровь!

И в самом деле — кровь была повсюду. Каюта Хета Мастина выглядела на редкость опрятно: нетронутая постель, ровный штабель чемоданов в углу, на стуле — аккуратно сложенная одежда. Но на полу, на переборках, на потолке, куда ни глянь — кровь. Шестеро паломников вошли в каюту и кучкой столпились у дверей, не решаясь пройти дальше.

— Я как раз шел мимо, хотел подняться на верхнюю палубу. — Голос отца Хойта был до странности монотонным. — И тут заметил, что дверь приоткрыта. Мне сразу бросилось в глаза... кровь на стене.

— А это в самом деле кровь? — засомневался Мартин Силен.

Ламия Брон шагнула вперед, провела рукой по заляпанной красными пятнами переборке и поднесла пальцы к губам.

— Да! Кровь. — Она огляделась вокруг, подошла к платяному шкафу, быстро осмотрела пустые полки и вешалки, затем направилась к маленькому иллюминатору. Он был закрыт на щеколду и закреплен изнутри болтами.

Ленар Хойт, выглядевший совершенно разбитым, сделал несколько неверных шагов и рухнул на стул.

— Так он мертв?