Гиперборейский Гимн

Откуда взялась эта святыня седьмого дня у еврейского народа? Эту святыню, говорится в молитвеннике, Бог завещал не идолослужителям, не народам иных стран. В покое субботы пребывают не неверующие. Бог отдал её только Израилю. «Народ, святящий седьмой день, весь сыт и услажден благодатью Твоею». В обыкновенную и новомесячную субботу евреи произносят следующие слова: «Возрадуется царству Твоему соблюдающие субботу, называющие её отрадою. Народ, святящий седьмой день, весь он насыщен и услажден благодатью Твоею. К седьмому дню Ты благоволил. Ты освятил его, назвал красою дней, памятью о миротворении». Ничто не погибает в мире. Всё остается именно в памяти субботнего дня, в памяти миротворения, до прошлогоднего инея, до лепестка облетевших цветов. Надо понять эту черту во всю её глубину. Субботний мир есть как бы смотр творения, от первого выдыхания Элогизма до последнего его вдыхания. Индивидуальности не пропали. Они влетают своими неповрежденными рисунками в космическую монаду, как листик к листку, бережно прилагаются они к накоплениям веков. В Библии не говорится никогда: умер, а говорится постоянно с нежным воздыханием: приложился к отцам своим. Где-то там и живут все прошлые мира, собранные вместе в светлой струе вдыхавшего Элогизма – все, решительно все. Жив Аменофис IV, хвалитель гиперборейского солнца в раннюю ночь варварских веков. Жив Авраам. Жив вождь народный Моисей. Живы творцы новой истории: Джордано Бруно, Леонардо да Винчи, олимпиец Гёте, Кондорсе и мятежно воинственный Байрон. Они потеряли свои лица в изменчивом отражении веков и дней. Но откуда-то они смотрят на землю своими вечными ликами, может быть, видя нас, но не видимые нами. У нас нет телесных глаз для ликов мира, и только в субботний день мы слышим внятные хоры родных далеких голосов, ментально попадая в светлые струи элогимовых вздохов. Суббота дана Израилю самим Богом. Это значит, что культ этот происторического происхождения и утвердился в недрах еврейской мысли ещё в гиперборейские времена. Суббота была некогда достоянием всех народов, спустившихся с севера, но сохранилась она только в еврейском народе. Вот откуда это ликование Израиля, чувствующего себя обладателем величайшей и единственной в мире святыни. Он называет её своею отрадою: что может быть, в самом деле, отраднее для нас, чем вознестись над раздвоениями жизни и прилепиться к изначальному надежному единству? Он насыщен и услажден субботнею благодатью – что может быть сытнее духовного питания памятью веков, памятью всех бывших и сущих кристалликов творческого создания, памятью изначального разума мира и его последней цели? Такова религия субботы. По сравнению с нею, как нищенски жалок даже самый возвышенный пантеизм, где Бог без остатка растворился в мире приходящих явлений, в потоке бесконечных становлений! Короткая молитва, которая читается в субботу и годовые праздники, читается в синагогах кантором и народом, молитва из шести бессмертных слов по еврейскому тексту, является величайшею для человечества гиперборейскою заповедью, дошедшею до наших дней. Бог есть Господь единый – это монистический канон, пребывающий навеки, рожденный на заре веков. Суббота единственный вид еврейской аскезы – на пространстве одного дня! Но как два Диониса, так и две аскезы. Аскеза арийская отвергает, отметает и убегает. Аскеза еврейская утверждает, просветляет, сохраняет.

Только в отдельных словах Евангелия проблескивает гиперборейское солнце. Христос говорит о том, что Он существовал ранее Авраама. В сущей монаде мира пребывает его лик неразрушимо, и надетое им на себя мгновенное лицо есть только излучение этого лика. В другом месте он молится о том, что Бог – Отец прославил его тою славою, которую он имел у него до сотворения мира. Может быть, в словах этих слышится отголосок далекой мудрости браманизма, хранительницы монистической идеи. Но так или иначе гиперборейская черточка здесь слишком явственно заметна. Утомленный противоречиями и раздвоением жизни, Христос алчет возлечь на лоне субботы в нетленной её славе. Но уже совершенно ясно гиперборейский культ субботы сказывается в повествовании о Марии и Марфе. Марфа занята заботами о земном теле Христа. Мария лежит у его ног. Марфа сетует и получает в ответ слова о том, что она печется о многом, а только единое на потребу. Мария же избрала благую долю, которая не отнимается у неё до скончания веков. Сцена эта полна великого пророческого смысла. Толпа слышит слова Христа и женщины восклицают: «Блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, питавшие тебя». Он же отвечает: «Блаженны слышащие слово Божье и хранящие его». Откуда такой восторг толпы? Восторг этот может быть объяснен только одним: в восхвалении доли Марии народ услышал утверждение и бенедикцию субботы, своей вековечной национальной святыни. В замечательной книге, насыщенной духом хамитического Ханаана, это воистину одна из чудеснейших гиперборейских страниц.