Гиперборейская чума

А Эмиру он что-то налил в миску с водой. Сначала он пытался бросагь ему косточки и куски мяса, но Эмир от него не брал. А с водой — не разобрался. И стал стариться, стариться, седеть. Глаза у него выцвели и выпали зубы. И Никита увел его в лес и там застрелил.

Потом Никиту ни за что выпороли. Но это я знаю, что ни за что, а даже сам Никита думает, что за щенков. Которых не было сроду.

Эшигедэй умеет показать то, чего не было.

И только Сережа знает, что он чисто говорит по-русски. С ним, с Сережей. Но говорит такие ужасные вещи, что их не рассказать даже отцу Георгию…

Нет, он не признался что убил бабушку. Но Сережа знает, что это он. Он сделал что-то такое же, как и с Эмиром. Только другое. И бабушка не состарилась, а сгорела.

Как и тунгусская царица. Его мать.

Если бы бабушка осталась жива, она просто не пустила бы Эшигедэя на порог. То же подтверждает и вся дворня: «Да ежели бы Александра Сергеевна жива была, да разве ж такую образину пустила б на порог?» Как говорили древние римляне: «Хочешь знать, кто виноват, — ищи, кому выгодно». А теперь он потребует и наследство…

«Он теперь и баричей изведет…» — это Сережа слышал от Никиты.

Как Яго. Так его теперь Сережа и будет звать про себя. Эшигедэй — Яго-бабай. Звучит почти одинаково.

Все несчастья происходят не просто так…

…И у него была возможность это сделать! Он мог прийти в раньшее время и налить под елку петролея, принесенного из будущего. Или чего-то еще. И обвести елку особым кругом, который нельзя пересекать…

А Сережа-то грешил на порох, спрятанный кузенами!

Еще он может выдувать огонь прямо из ладони.

И менять лицо. На несколько секунд можно видеть кого угодно. Так играли: Эшигедэй, покажи исправника! И он показывал.

Когда-то мы играли.

Его спальня рядом с Сережиной, и ночами слышно, как он воет на разные голоса.

Когда он уходит при луне, Сережа крадется за ним. Иногда удается не выпустить его из виду. Но он всего лишь кричит в лесу на своем тунгусском языке.

Когда-нибудь Сережа его убьет.

Купались тогда — еще до Ивана Купалы, папенька возражал, но дед сказал: «Можно…» Потом взрослые расселись в купальне, а кузены, Яга-бабай и Сережа — полезли в воду опять. И вдруг Яга-бабай закричал: «А-а! Сережка-то девка, у Сережка-то ничё нету-ка!» Сережа посмотрел. Действительно, ничего не было. И все посмотрели и увидели, что ничего нет…

Я его убью.

— Смотри! — вдруг обрадовано воскликнул Викулов. — Знакомая!..

Агафонкин вздрогнул.

Из-под арки выходила та самая высокая девушка с необыкновенными глазами. Под руку с ней двигался какой-то немолодой бледный перекошенный хрен, которого Агафонкин мгновенно возненавидел. Впрочем, он вполне мог быть ее папашей…

— Пошли поздороваемся, — распорядился Си-тяев.

Агафонкин уже шел сам, без команды. Эти глаза… сейчас она увидит его и…

Она увидела его — и улыбнулась! Притормозила своего кавалера, подняла руку — и приветствуя, и поправляя упавшую на лоб прядь. Пижон, наклонившийся, чтобы распахнуть дверь лимузинного салона, быстро выпрямился.

— Здра…йте… — Агафонкин сглотнул и почувствовал, что краснеет. — А мы тут… вот, идем… торт ищем…

— Садитесь, пожалуйста, — сказал пижон девушке — Ираиде, радостно вспомнил Агафонкин, ее зовут Ираида!

Голос пижона тревожно вибрировал, и Агафонкина со товарищи пижон не видел в упор.

— Какая встреча! — объявил Ситяев за спиной Агафонкина.

— Проходите, — сказал пижон. — Не задерживайте леди.

— Служивый, — голос Ситяева опасно треснул. — Не забывайся. Ты что, не понимаешь, с кем говоришь?

— Простите…— Ираида положила руку на плечо пижону, как бы пытаясь примирить его с неизбежностью еще одной маленькой задержки, но он вдруг резко обернулся и присел, а из машины высунулась чья-то рука и ухватила девушку за локоть. Агафонкин крикнул: «Стой!» — и лапнул себя за бок, где должен был быть служебный пистолет, но пистолета, разумеется, не было, зато пижон вдруг взвился высоко в небо и оттуда, сверху, нанес слепящий удар твердым каблуком. Белая вспышка затмила мир, и больше Агафонкин никогда ничего не видел.