Он читал, и медленно гасло все освещение. В конце остался только луч, направленный из-под ног чтеца вертикально вверх. Бубен медленно колыхался, касаясь этого луча, и казалось, что он вздрагивает и постанывает от прикосновений к свету. В темноте зала родился крошечный огонек, осветил несколько рук, реющих вокруг него, подобно ночным совам, изредка попадающим в свет фонарей. Огонек распухал, превращаясь в язык пламени, который медленно, по кругу, облизывал выпуклое зеркальное дно какого-то котла…
Чтец – парящая в пустоте видимая половинка злодея, адская маска, намекающая на скрытое существование чего-то куда более страшного, – вновь начал речь. Голос его теперь доносился сверху…
Несколько мягких лучей сошлись на котле, под которым кружился огонь. Над поверхностью воды в котле собирался горячий туман, предвестник кипения. Теперь четверо бронзовокожих обритых мужчин стояли по обе стороны помоста. Одеты они были в кожаные передники и большое количество черных цепей, своей массивностью производящих впечатление то ли якорных, то ли фальшивых.
Девушки в кольцах, приносившие жабу, теперь также на полотнище, но уже белоснежном, несли большого черного кота. Кот сидел неподвижно, зажмурив глаза, прижав уши и быстро-быстро подрагивая кончиком хвоста.
Доктор вдруг ощутил рядом с собой какую-то пустоту. Ираида исчезла. Впрочем, он тут же заметил ее вновь – она огибала кольцо зрителей, направляясь к оркестру…
Когда успел переодеться Эшигедэй, никто не заметил. Но теперь на нем был очень легкий, развевающийся халат с диковинным орнаментом, а голову венчала высокая цилиндрическая шапка с двумя помпонами у основания.
– Хотя до Вуди Аллена ему далеко… – начал было Сильвестр, но на него тут же зашикали, и он обиженно замолчал.
Эшигедэй завел бубен за голову. Натянутая кожа светилась, создавая нимб. Кажется, руки его были неподвижны, но бубен издавал рокочущие звуки, перемежаемые отзвонами бубенцов. Все тело шамана, облаченное в струящийся шелк, тоже казалось струей, потоком, братом огня. Рокот нарастал, отзвоны делались чаще и тревожнее. Не сдвигаясь с места, он плыл над помостом.
Величественным жестом Эшигедэй описал бубном полуокружность, а свободную руку вытянул вперед и положил на кота. Кот напрягся совсем уже судорожно, но остался сидеть на полотнище. Пальцы шамана медленно обняли кота за шею, он сделал шаг к котлу…
– Это ты что это – варить кота собрался? – вдруг громко спросил кто-то.
Публика возмущенно замахала на дикаря, посмевшего перебить Поэта, руками и страшно зашипела. Но тут же раздалась в стороны, и перед шаманом встала Ираида.
– Ну?!
Шаман замер. И, наверное, забыл слова, потому что несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот.
– Женщина, не мешайте артисту! Где охрана? Что за безобразие? Мы за что платили?
– Отошли! – рявкнула Ираида и толчком ноги опрокинула котел. Кипяток хлынул на пол, пар взметнулся.
– Губимое чадо любоговых ланей, – продолжал декламировать шаман, пытаясь еще что-то изображать из себя. – Не шире угла твой распахнутый глаз, мерцаешь, как деготь…
Ираида дернула за край драпировки-кровли, что-то с паутинным звоном полопалось наверху, и плечи шамана накрыло белым шелком. Четверо «рабов», до того стоявшие неподвижно, бросились к Ираиде. Девушки в кольцах с визгом метнулись куда-то за помост.
Кот, все это время ведший себя смирно, вдруг забился; шаман сунул его под мышку и обхватил голову, будто готовясь оторвать… Кот заорал.