Гёте. Жизнь как произведение искусства

В октябре 1773 года Гёте, рассердившись на виландовскую трактовку трагедии Еврипида «Алкеста», за один вечер за бутылкой бургундского вина пишет комедию под названием «Боги, герои и Виланд». Так, по крайней мере, он описывает это в «Поэзии и правде». В этой маленькой пьесе Гёте с едким сарказмом рисует картину того, как Виланд в ночном колпаке тенью нисходит в подземный мир, где встречает Еврипида и некоторых мифологических героев «Алкесты». Виланд в своем переложении превратил их в неких добродетельных и чувствительных существ, утверждая, что тем самым только улучшил древнегреческий оригинал. Именно это и разозлило Гёте, и теперь его мифологические герои припоминают Виланду его прегрешения. Геракл, который у Виланда являет собой образец добродетели, оказывается античным бугаем и набрасывается на гостя в ночном колпаке с кулаками.

В «Поэзии и правде» Гёте отрицает, будто это он отдал пьесу в печать. По его версии, это сделал Ленц, а он, поддавшись минутному настроению, не стал возражать. Как бы то ни было, комедия вышла в свет и наделала немало шума. Виланд был оскорблен, несмотря на то что в своем журнале «Тойче Меркур» отозвался о пьесе благосклонно, назвав Гёте «мастером персифляжа»[541]. Такое великодушие возымело желаемое действие: Гёте устыдился своего поступка.

Во время первых встреч с Карлом Августом во Франкфурте и несколько дней спустя в Майнце речь зашла и об этой истории, поскольку, оскорбив Виланда, Гёте оскорбил весь Веймар – так, по крайней мере, считал Гёрц. Гёте употребил все свое красноречие, чтобы выразить свое глубочайшее почтение к Виланду, и тут же написал ему примирительное письмо, на которое тот прислал вполне дружелюбный ответ. Сами письма не сохранились, есть лишь рассказ Гёте о них в письме Софи фон Ларош. О раскаянии и сокрушенном сердце в них нет и речи, напротив, прослеживается легкое сожаление о том, что он вообще пошел на примирение. «Что за чертовщина! Похоже, я превращаюсь в человека, у которого уже ни с кем нет никаких разногласий»[542]. Кнебель вскоре подметил эту черту в характере Гёте: «Его ум нуждается в том, чтобы создавать себе врагов, с которыми он может спорить. <…> О людях, на которых он в другое время обрушивался с руганью, он говорил с совершенно особым, глубоким почтением. Но он воинственный малый, с характером атлета»[543].

Через несколько недель после примирения, когда Гёте читает в «Тойчер Меркур» критические замечание Виланда о так называемых сообществах гениев и принимает их на свой счет, в нем вновь просыпается дух борьбы. В письме Иоганне Фальмер, написанном в марте 1775 года, он дает выход своему гневу: «Виланд был и остается сволочью <…>. Да не утихнет вражда между моим и его семенем»[544].

Тем временем в свет вышла еще одна, анонимная, сатира под названием «Прометей, Девкалион и его рецензенты». В образе Прометея изображался Гёте, его сын Девкалион служил аллегорией «Вертера», а рецензенты хоть и не назывались по именам, но легко угадывались по карикатурным иллюстрациям. Объектом насмешек вновь оказался Виланд. В безропотном смирении является он к Прометею:

Насколько я знаю, мы с Вами друзья
С тех пор, как вернулись Вы в наши края.
Из Майнца. Позволите ль мне Вам сапоги целовать?[545]

Увидеть самого себя унижающимся перед великим Гёте – для Виланда это было еще обиднее, чем нападки первой сатиры.

Молва приписывала Гёте авторство и этой второй комедии. Нашелся даже свидетель, утверждавший, что видел своими глазами, как Гёте принес рукопись в типографию. Гёте, однако, авторство отрицал и выступил в газетах с заявлением, в котором говорилось, что автор сатиры – его друг Генрих Леопольд Вагнер, который написал и издал пьесу «без моего участия, без моего ведома»[546]. Впрочем, полностью снять с себя вину в этой затее ему не удается. Он признает, что в комедии используются его шутки.

Именно «Прометей, Девкалион и его рецензенты» вызвали гнев Гёрца и его замечание о том, что Гёте следовало бы выпороть. Карл Август спокойнее отнесся к этой истории. Возможно, еще в декабре 1774 года, но не позднее мая 1775-го, по возвращении из Парижа и до начала свадебного путешествия, он впервые завел разговор о приглашении Гёте в Веймар; официальное приглашение последовало в сентябре того же года. Приглашение в гости. О переезде в Веймар надолго не было и речи.

В последующие месяцы графиня Гёрц с неусыпной бдительностью Аргуса следила за всем, что происходило при дворе.