Гимн Лейбовицу

– Прекрасно! – наконец воскликнул он. – Восхитительный цвет! Грандиозно. Закончи работу, брат, закончи работу!

Брат Фрэнсис с улыбкой посмотрел на брата Джериса.

Главный переписчик быстро отвернулся, его шея побагровела. На следующий день Фрэнсис распаковал перья, краски и сусальное золото и продолжил работу над иллюстрированным чертежом.

9

Через несколько месяцев после отъезда монсеньора Агуэрры в аббатство из Нового Рима прибыл второй караван ослов – с полным комплектом писцов и вооруженной охраны для защиты от разбойников, мутантов-маньяков и драконов – которые, по слухам, все-таки существовали. На этот раз экспедицию возглавлял монсеньор с рожками и острыми клыками; он объявил, что ему поручено противостоять канонизации блаженного Лейбовица, и что он будет расследовать истеричные слухи, которые просочились из аббатства и, к несчастью, достигли даже врат Нового Рима. Монсеньор намекнул, что он даже собирается возложить на кого-то ответственность за их распространение. Он ясно дал понять, что – в отличие от предыдущего гостя – не потерпит никакой романтической чепухи.

Аббат вежливо приветствовал его и предложил ему железную кровать в келье с окнами на юг – извинившись за то, что в гостевых комнатах недавно жили больные оспой. Монсеньору прислуживали его люди, и он ел кашу и травы вместе с монахами в трапезной – по словам брата-охотника, перепела и земляные кукушки непостижимым образом куда-то исчезли.

На этот раз аббат не стал предупреждать Фрэнсиса о том, что тому не следует излишне напрягать воображение. Пусть проявит его, если посмеет. Advocatus diaboli, возможно, сразу не поверит даже правде – а сначала устроит ей хорошую трепку и вложит персты в ее раны.

– Насколько я понимаю, тебе свойственно падать в обморок, – сказал монсеньор Флоут, когда остался наедине с братом Фрэнсисом и устремил на него то, что брат Фрэнсис принял за злобный взгляд. – Скажи, в твоей родне были случаи эпилепсии? Безумия? Мутаций нервной системы?

– Нет, ваше сиятельство.

– Я – не «сиятельство», – отрезал священник. – Итак, сейчас мы вытянем из тебя правду. Достаточно небольшой процедуры – казалось, говорил его тон. Постараемся обойтись крошечной ампутацией.

– Тебе известно, что документы можно искусственно состарить? – сурово спросил он.

Брат Фрэнсис про то и не слыхивал.

– Ты понимаешь, что имени «Эмили» в найденных тобой бумагах нет?

– Ой, но это… – Фрэнсис умолк, внезапно потеряв уверенность в себе.

– Там было имя «Эм», не так ли, которое, возможно, является уменьшительным от «Эмили».

– Я… Я полагаю, что так, мессер.

– Но также может быть уменьшительным от «Эмма», верно? А имя «Эмма» ДЕЙСТВИТЕЛЬНО нашли в документах!

Фрэнсис молчал.

– Ну?

– А какой был вопрос, мессер?

– Не важно! Я просто подумал, что тебе стоит об этом знать. Улики заставляют предположить, что «Эм» означает «Эмма», а «Эмма» – не уменьшительное от «Эмили». Что ты на это скажешь?

– Мессер, у меня не было мнения на этот счет, но…

– Что «но»?

– Разве муж и жена всегда называют друг друга точно по имени?

– ТЫ ЧТО, ДЕРЗИШЬ МНЕ?

– Нет, мессер.

– А теперь говори правду! Как ты нашел убежище и что это за бредовая история о призраке?

Брат Фрэнсис попытался объяснить. Advocatus diaboli периодически прерывал его, фыркая и задавая саркастические вопросы. А когда монах завершил рассказ, адвокат дьявола попытался найти в нем бреши и цеплялся к каждому слову. Вскоре самому Фрэнсису начало казаться, что он на самом деле не видел того старика, а все придумал.

Перекрестный допрос был безжалостным, однако Фрэнсиса он пугал меньше, чем беседа с аббатом. Адвокат дьявола мог всего лишь один раз порвать его на части, и понимание того, что операция скоро закончится, помогала ампутанту терпеть боль. В аббатстве же он мог быть наказан за любую ошибку снова и снова – ведь Аркос навсегда останется повелителем и инквизитором его души.

Монсеньор Флоут увидел, как брат Фрэнсис реагирует на первый натиск, и, похоже, решил, что история монаха слишком бесхитростна, чтобы атаковать изо всех сил.

– Ну, брат, если таков твой рассказ, и ты не намерен отступать от своих слов, то ты вряд ли вообще нам понадобишься. Твоя правда – хотя я этого не признаю – столь банальна, что даже смешно. Ты понимаешь?

– Именно так я и думал, мессер, – вздохнул брат Фрэнсис, который в течение многих лет пытался убедить остальных в том, что паломник – совсем не важная фигура.

– Ну наконец-то ты это сказал! – рявкнул Флоут.

– Я всегда говорил, что, по-моему, это, скорее всего, просто старик.

Закрыв глаза рукой, монсеньор Флоут тяжело вздохнул. У него был большой опыт общения с ненадежными свидетелями, и поэтому он больше ничего не сказал.

* * *