Гимн Лейбовицу

– По крайней мере, до сих пор не произошло чего-то похуже, – заметил гость аббата. – Здесь мы пока в безопасности. И если конференция не сорвется, похоже, все будет в порядке.

– Вот как, – буркнул Зерки. – Давайте еще послушаем.

– По последним подсчетам, – продолжал диктор, – на сегодня, девятый день после уничтожения столицы, число погибших составляет два миллиона восемьсот тысяч человек. Более половины этого числа – население самого города. Остальное – оценка, основанная на информации о населении районов, которые, по нашим сведениям, получили критическую дозу радиации. Эксперты полагают, что общее число будет увеличиваться по мере поступления новых данных о распространении радиоактивных осадков.

Согласно режиму чрезвычайной ситуации, наша станция должна дважды в день передавать данное сообщение: «Положения закона 10-WR-3E ни в коей мере не дают гражданам право проводить эвтаназию жертв лучевой болезни. Те, кто подвергся – или полагают, что подверглись, – радиоактивному облучению в дозах, превышающих критические, должны явиться на ближайшую станцию помощи «Зеленая звезда», где мировой судья уполномочен выдать судебный приказ Mori Vult[118] тому, кто надлежащим образом признан безнадежным – если пострадавший желает подвергнуться эвтаназии. Если жертва радиации лишает себя жизни любым другим способом, не прописанным в законе, то подобное действие считается самоубийством и осложнит наследникам и иждивенцам получение страховки и пособий. Более того, Закон о радиационной катастрофе дает право проводить эвтаназию только после совершения надлежащих правовых процедур. Человеку с тяжелой формой лучевой болезни надлежит обратиться в пункт помощи «Зеленая…»

Аббат внезапно выключил приемник с такой силой, что сорвал ручку со шпенька. Он резко встал, подошел к окну и выглянул во двор, где вокруг наспех сколоченных деревянных столов толпились беженцы из зараженных районов. Аббатство – и старое, и новое – заполонили люди всех возрастов и общественного положения. Пришлось временно изменить границы «уединенных» частей аббатства, чтобы беженцы получили доступ ко всему, за исключением монашеских келий. Знак со старых ворот сняли, поскольку сейчас здесь были женщины и дети, нуждавшиеся в пище, одежде и крыше над головой.

Два послушника вынесли из временной кухни дымящийся котел, поставили его на стол и стали разливать суп.

Гость аббата откашлялся и нетерпеливо заерзал в своем кресле. Аббат повернулся к нему.

– Это называют «надлежащими правовыми процедурами»! – со злостью проговорил он. – Надлежащие процедуры массового, одобренного государством самоубийства. С благословения всего общества.

– Все лучше, чем обрекать их на ужасную, медленную смерть, – ответил гость.

– Вот как? Кому лучше? Уборщикам улиц? Лучше, чтобы живые трупы добрались до центра утилизации, пока еще могут ходить? Чтобы публика меньше на них глазела? Чтобы зрелище было не таким ужасным? Один-два миллиона трупов на улицах могут стать причиной бунта против виновных. Вы и правительство это подразумеваете под словом «лучше»?

– Насчет правительства сказать ничего не могу, – ответил гость с холодной ноткой в голосе, – а для меня «лучше» означает «более милосердно». Спорить с вами о религиозной морали я не намерен. Считаете, что Бог отправит вашу душу в ад, если вы решите умереть не ужасной, а безболезненной смертью? Разубеждать не буду. Но вы в меньшинстве.

– Прошу прощения, – сказал аббат Зерки, – я не собирался спорить с вами о религиозной морали. Я лишь обращал ваше внимание на этот спектакль с массовой эвтаназией, – чем не фактор мотивации? Существование Закона о радиационной катастрофе – и подобных законов в других странах – самое очевидное доказательство того, что правительства прекрасно понимали, к каким последствиям приведет новая война. Но вместо того, чтобы попытаться предотвратить преступление, они решили заранее подготовиться к его последствиям. Неужели этот факт ни о чем вам не говорит, доктор?

– Конечно, говорит. Лично я пацифист, однако в данный момент наш мир таков, и нам в нем жить. И если стороны не сумели договориться о способе предотвращения войны, тогда лучше хоть как-то подготовиться к последствиям, чем не готовиться вообще.

– И да, и нет. Да – если вы ожидаете, что преступление совершит кто-то другой. Нет – если преступление готовитесь совершить вы сами. И особенно нет, если методы смягчения последствий сами по себе преступны.

Гость пожал плечами.

– Такие, как эвтаназия? Уж простите, святой отец, но именно законы общества объявляют что-то преступлением, а что-то – не преступлением. Я понимаю, что вы со мной не согласны. Да, законы могут быть плохими, непродуманными – это правда. Однако в данном случае закон хороший. Если бы я верил, что у меня есть такая вещь, как душа, и что на небе есть разгневанный Бог, то, возможно, согласился бы с вами.

Аббат Зерки кисло улыбнулся:

– У вас нет души, доктор. Вы сами душа. У вас есть тело – временно.

Гость вежливо рассмеялся:

– Семантическая путаница.

– Верно. Вот только кто из нас запутался?