Читаем Гимн Лейбовичу (Страсти по Лейбовицу) полностью

— Искусство! — прошипел он. — Театр! На кого ты, собственно, учился, Ричард? На инженера-кукловода? — Он вздрогнул всем своим худым телом и на негнущихся ногах вышел из операторской.

Рик слышал, как Торнье спустился по лестнице, ведущей на сцену. Он пожал плечами и снова склонился над машиной.

Через десять минут Торнье вернулся, неся ведро и щетку, с виноватым выражением полного раскаянья на лице.

— Извини… — промямлил он. — Я знаю, ты хочешь чего-то добиться, а…

— Не бери в голову.

— Это все проклятая пьеса, знаешь. Она меня выбила из колеи.

— Пьеса? Ты имеешь в виду «Анархию»? При чем здесь она? Ты в ней играл?

Торнье кивнул.

— Она не шла девятнадцать лет, разве что… а, это не в счет. Десять лет назад мы ее почти поставили. Мы репетировали несколько недель, но вся затея провалилась еще до премьеры: не хватило денег.

— У тебя была хорошая роль?

— Я должен был играть Андреева, — сказал Торнье, устало улыбнувшись.

Рик тихо присвистнул. — Это ведь главная роль. Чертовски не повезло. — Он подтянул нога, чтобы Торнье мог подмести. — Это был тяжелый удар, надо думать.

— Да уж. Но если бы только это… Это были мои последние часы на сцене с Мелой Стоун.

— С Мелой Стоун? — Техник поднял брови.

Торнье кивнул.

Рик схватил листы сценария, помахал ими и бросил.

— Она здесь, Торни! Подумай только! Она играет Марку.

Торнье сухо и коротко рассмеялся.

Рик покраснел.

— Ну… я хотел сказать, роль играет ее манекен.

Торнье с отвращением оглядел «маэстро».

— Ты хотел сказать, что этот твой механический режиссер заставляет играть ее резиновую куклу?

— Перестань, Торни. Злись хоть на весь свет, но не злись на меня за пристрастия публики. Не я изобрел автодраму.

— Я не злюсь на тебя. Мне просто противна эта штука.

— Он ударил щеткой по машине.

— Ты как Д’Уччия, — неодобрительно проворчал Рик. — Вы, в общем-то, как две капли воды. Только Д’Уччия любит «маэстро», когда тот хорошо работает. Это же просто механизм. Как можно ненавидеть вещь, Торни?

— Ненавидеть? Много чести, — возразил Торнье. — Просто не люблю, как и воздушные такси. Это всего лишь дело вкуса.

— Может быть. Но зрителю нравится автодрама и на сцене, и по телевидению. И он получает то, что хочет.

— Но почему?

Рик рассмеялся.

— Почему? Потому что это бизнес. Кроме того, автодрама предсказуема, компактна, копируется в любом количестве и обеспечивает быструю смену репертуара. Сегодня вечером ты можешь посмотреть «Гамлета», завтра что-нибудь из Брехта, послезавтра Ибсена, Беккета или какой-нибудь водевиль на худой конец. Все на одном месте. Только успевай менять декорации. Нет проблем с актерами, их амбициями и болезнями. Ты просто берешь напрокат кукол, ленту или весь репертуар у Смитфилда, Куна Трика или Георгиа. Так сказать, театр в расфасовке. Ешь не хочу.

«Щелк!» Рик вставил катушку с лентой, защелкнул панель и открыл смежную крышку. Затем разорвал какую-то коробку и вытряхнул на стол ее содержимое: миниатюрные смотанные пленки.

— Это что, несчастные души, продавшиеся Смитфилду? — с едкой усмешкой спросил Торнье.

Рик отпихнул стул.

— Ты прекрасно знаешь, что это за пленки!

Торнье кивнул, взял одну из катушек, осмотрел ее, словно чему-то удивляясь, со вздохом положил назад и вытер руку о комбинезон. Личность в упаковке. Души актеров, намотанные на катушки. Пленка содержала подробные психосоматические данные актеров, их снимали со всех, кто подписывал договор со Смитфилдом. Теперь это — материал для «маэстро», суррогат человеческих душ.

Рик надел одну из катушек на шпенек и начал протягивать ленту между валиками.

— А что будет, если затеряется какая-нибудь важная деталь? — поинтересовался Торнье. — Допустим, ты забудешь вставить пленку Мелы Стоун?

— Кукла будет играть роль механически, вот и все, — ответил Рик. — Без эмоций, без жизни, как робот. В её игре не будет ничего человеческого.

— Значит, они роботы, — констатировал Торнье.

— Не совсем. Они марионетки «маэстро», но эти пленки придают им что-то от личности настоящего живого актера.

Однажды мы прокрутили «Гамлета» без этих пленок. Все куклы говорили сухо и монотонно, без интонирования, без страсти. Это было чертовски смешно.

— Ха-ха, — мрачно отозвался Торнье.

Рик взял другую катушку, надел ее на шпенек и заправил ленту.

— А это Андреев в исполнении Пелтье.

Внезапно он ругнулся, остановил пленку и внимательно, через лупу исследовал её.

— Что там? — спросил Торнье.

— Дорожка повреждена. Боюсь, где-то цепляет грейфер. Так у нас получится салат из пленки.

— А у разве тебя нет дубликата?

— Есть один. Но спектакль сегодня вечером.

Он бросил еще один подозрительный взгляд на механизм подачи пленки, поставил крышку на место и включил механизм подачи. Он уже закрывал крышку, когда механизм вдруг застопорился. Из «маэстро» донесся треск. Рик выругался, выключил машину и со страхом открыл корпус. Он вытащил разлохмаченный кусок пленки, сунул его под нос Торнье, а потом с проклятьем швырнул на пол.

— Уходи, Торни! От тебя одни неприятности!

— Я и сам уже собирался.

Перейти на страницу:

Похожие книги