Гилгул

– Это глупая зависть, – возразил он. – Отстраненная. Она от незнания.

– Наверное, – согласилась девушка. – Не обижайтесь, Саша, но в вашем рассказе есть небольшая алогичность.

– Какая же? – встрепенулся он.

– Смерть на святой земле – это я понимаю. Но если уж один из вас настигнет другого, что же помешает тому, второму, покончить жизнь самоубийством? Получается замкнутый круг. Саша откинулся на спинку стула, посмотрел на девушку. Он хотел сказать: «Понятия не имею», но вместо этого вдруг ответил:

– Нет. Не получается никакого круга. Ни я, ни он не можем покончить жизнь самоубийством.

– Откуда вам это известно?

– Я пробовал, – кивнул он, с ужасом, словно со стороны, вслушиваясь в собственные слова. – Одиннадцатого июля тысяча сто девяносто первого года, во время штурма Ричардом Первым Акры, я нарочно не стал парировать удар английского рыцаря, и тот пронзил мое тело двуручным мечом насквозь. Две недели я валялся в лихорадке, воя, словно умирающий пес. Но мне «повезло» выжить, хотя все сочли это чудом. В тысяча четыреста девяносто седьмом году я предложил руку Лукреции Борджиа. Мне было известно, как ее брат ненавидит ухажеров сестры, и потому я ни на секунду не усомнился в дальнейшем развитии событий. Цезарь передал мне приглашение на ужин, где и отравил, подсыпав в вино мышьяку. Четверо суток меня крутило в агонии. Я выблевал половину внутренностей вместе с кровью и желчью, но яд оказался слишком слаб. А в тысяча пятьсот седьмом мне пришлось стрелять в Цезаря.

– Вы убили Чезаре Борджиа? – удивленно спросила девушка.

– Если уж вы решили произносить это имя на итальянский манер, то делайте это правильно. Вот так, – сказал Саша и произнес на чистейшем итальянском языке. – Ceasare. Будьте уважительны. Борджиа был великим человеком, хотя и патологически жестоким. Сам Никколо Макиавелли в своем «Государе» использовал его в качестве прототипа. Что же касается убийства, поверьте, я не самый плохой стрелок. Саша мертвел от собственных слов. Это говорил не он, а кто-то другой, сидящий внутри него. Он не помнил ни Борджиа, ни короля Ричарда Первого. Саша вообще не знал, что это за король такой.

– Цезарь Борджиа собирался жениться на собственной сестре. От этого брака должен был родиться монстр. Он. Мне пришлось убить его. Вот и все. Далее. Экстер, ноябрь тысяча восемьсот восемьдесят четвертого года. Доктор Рослин Д'Онстон намеренно берет на себя вину за чужое преступление. Его отправляют на эшафот утром двадцать третьего февраля тысяча восемьсот восемьдесят пятого года. Меня трижды возводили на виселицу, палач трижды дергал рычаг и трижды под моими ногами заедали задвижки люка. Я так и не был повешен тем февральским утром. Правда, позже это невероятное происшествие почему-то приписали несчастному юноше из соседней камеры, хотя его никто никогда не вешал. Некоему Джону Ли. Этот случай получил название «Тройное чудо». О нем говорят и пишут до сих пор. Юля недоверчиво улыбнулась:

– Саша… Вы шутите?

– Нет, – серьезно ответил он. – Не шучу. Хотите убедиться?

– Я… даже не знаю. Это так странно. Саша улыбнулся жутко:

– Вы ведь не поверили Потрошителю, правда?

– Ну… Не совсем, конечно.

– А он говорил правду. Саша поднялся. В этот момент сидящий мужчина обернулся. Это был Леонид Юрьевич. Но выглядел он совершенно иначе, чем раньше. Щеки его ввалились, под глазами мешки. Он выглядел изможденным.

– Ты совершаешь ошибку, Гончий, – произнес он шепотом.

– Смотрите! – страшно взревел Саша. Отшвырнув стул, он решительно направился к стойке. Леонид Юрьевич поднялся и попытался заступить ему дорогу.

– Прочь! – крикнул Саша. В два шага он оказался у стойки, перегнулся через нее и схватил длинный нож, которым девушка-бартендерша, она же повариха, нарезала бутерброды. Бартендерша даже бровью не повела. Саша обернулся. Юля все еще сидела за столиком и смотрела на него. Парочка мило целовалась, всецело поглощенная сама собой. Им не было дела до других.

– Смотрите, – снова крикнул Саша Юле. Он взмахнул ножом и резко вонзил его себе под ребра, не почувствовав при этом боли. Затем он сделал мгновенное движение слева-направо и одновременно сверху-вниз, вспарывая живот, как самурай, делающий харакири.

– Что ты натворил, – прошептал Леонид Юрьевич. – Что ты натворил, Гилгул. Саша, с ножом, торчащим из живота, пошел к столику.

– Видите? – кричал он. – Смотрите. Вы никогда не верите! И поэтому другим приходится умирать! Слышите? Умирать, чтобы спасти вас!

– Почему вы на меня кричите? – вдруг буднично спросила Юля. – Сумасшедший.

– Я сумасшедший? – Сашу даже передернуло от ярости. – Это я-то сумасшедший?

– Вы, – кивнула она, поднимаясь и подхватывая сумочку. – Какой же нормальный человек станет резать себе живот? И, повернувшись, пошла к двери.

– Юля, постойте, подождите! Но она не слушала, шла к выходу.

– Постойте, – взревел Саша и… проснулся. Оказывается, он самым постыдным образом задремал, прямо за столом, положив подбородок на ладонь. Юля смотрела на него и улыбалась.

– Простите, – смущенно пробормотал Саша. – Я просто не выспался.