— Ах, Эриксен, капитан мог ошибиться; правда, его астрономические наблюдения показывают, что мы на 75° северной широты, но ведь за последние три дня ветер переменился, течение могло отнести нас на юг, и если, наконец, мы не у берегов Сибири, то во всяком случае мы на краю ледяных полей, если только все это… — он указал на край горизонта, — не обман зрения.
— Ну, это мы сейчас узнаем, Нор.
— Ты забываешь, Эриксен, что капитан не велел нам отдаляться от экспедиции на слишком большое расстояние. Мы должны остановиться здесь.
Эриксен с насмешкой взглянул на Нороса.
— И ты воображаешь, что чьи бы то ни было приказания могут остановить меня? Да знаешь ли ты, что, несмотря на все свое утомление, я готов идти еще целую неделю без сна и без пищи, лишь бы убедиться в том, что мы действительно на краю льда.
— И потерять силы и здоровье.
— Хотя бы жизнь, лишь бы увидать, наконец, воду и землю.
Норос, несмотря на свою молодость, был гораздо рассудительнее и хладнокровнее Эриксена, но на этот раз желание удостовериться в том, что действительно они достигли края ледяных полей, взяло верх над благоразумием.
— Я слишком хорошо знаю твой характер, Эриксен, и даже не пытаюсь спорить, — сказал он, — но предупреждаю тебя, что с наступлением темноты я распрягаю сани и разбиваю палатку, хотя бы мне пришлось даже вступить с тобой в драку. Если ты не жалеешь себя, то подумай по крайней мере о собаках — они изнемогают.
Вместо ответа Эриксен потрепал Тоби по мохнатой голове, как бы говоря: «Мы не сдаемся ни на какие убеждения, не правда ли, Тоби?»
Еще два часа пути, пути гораздо более тяжелого, чем весь проделанный за день: лед под ногами матросов сделался более рыхлым, и чаще и чаще стали попадаться трещины. Но все же, несмотря на то, что сумерки уже начали спускаться на океан, глазам их стало открываться давно невиданное зрелище. Края ледяных полей как-будто обрывались, и широкое водное пространство простиралось перед ними, куда только достигало зрение.
Тогда оба матроса, как бы по взаимному уговору, обернулись друг к другу и молча обнялись. Надежда, настоящая живая надежда переполнила их сердца.
Еще накануне спасение казалось невозможным. В конце августа находиться среди ледяных полей уже с истощенными запасами и силами, продвигаться на юг по льду, который между тем противный ветер относит на север, совершать в течение дня переход в 4–5 верст, так как на большее не хватало сил, видеть, как медленно, но верно подтачивается здоровье и самая жизнь товарищей, — все это разрушало веру в благополучный исход. И вот вода! Открытый путь к берегам Сибири, где первая попавшаяся хижина запоздавшего на зимовку китолова или охотника будет якорем спасения для всей экспедиции.
Несмотря на то, что как только Эриксен залез на ночь в свой меховой мешок, по всему его телу распространилось приятное тепло, сон не шел к нему. Все члены его ныли от усталости, но в голове вертелась одна неотвязная мысль: вода, путь на лодках, твердая земля под ногами, а там родина, дорогие, близкие люди, которые, быть может, уже потеряли надежду на свидание, а главное — отдых и тепло. Эриксену казалось в этот миг, что все счастье человека состоит только в том, чтобы чувствовать себя сытым и согретым. Если бы это зависело от него, он согласился бы идти еще дальше и дальше, пока только хватит сил. Собаки спали в ногах у матросов.
Наконец, Эриксен не выдержал и тихо чтобы не разбудить Нороса, вылез из своего убежища. За время отдыха вся окружающая картина успела перемениться. Густой туман покрывал всю окрестность и воды больше не было видно. Тщетно Эриксен вглядывался в молочно-белую пелену, окутывающую его. Он был преисполнен такой энергии и отваги, что ему во что бы то ни стало хотелось делать что-нибудь, идти. С палкой в руках он двинулся опять туда, в то же направление на юг. Он сам не знал зачем идет; у него было только одно желание: удостовериться еще раз. что впереди действительно вода.
Не успел он пройти и ста шагов, как услыхал позади себя тихий лай. Мохнатый, длинноухий Тоби, повиливая хвостом, бежал за ним.
Он приласкал собаку.
— Еще несколько шагов, — решил он, — и я иду обратно.
Однако путь становился все более трудным, рыхлый снег доходил почти до колен. Эриксен то и дело проваливался, он постоял еще минут пять, вглядываясь в непроницаемый туман, и решил возвращаться. Вдруг Тоби у его ног зарычал и ощетинился. Эриксен обернулся: шагах в двадцати от него огромный белый медведь тяжело и уверенно шагал по снегу, направляясь прямо на матроса. Эриксен был вооружен только палкой; одно мгновение он продолжал стоять неподвижно, затем, круто повернувшись, пустился бежать к палатке. Тоби следовал за ним, рыча и лая. Медведь прибавил шагу и бросился в погоню. Эриксен, оглядываясь на бегу, видел, что расстояние между ним и зверем делалось все меньше и меньше. Пот лил с него градом, промокшие сапоги были тяжелы невыносимо. От волнения он чувствовал, что не может кричать, хотя он был на таком близком расстоянии от палатки, что Норос мог услышать его и выйти к нему на помощь с ружьем.