Гибель Светлейшего

Дукаревич размахивал нижней рубашкой и шелестел карманами из тонкой резины.

— Обратите внимание, все это марки… Пожалуйста, взгляните и проверьте. Только штемпелеванные марки — и больше ничего.

Капитан раздумывал томительно долго, а может быть, это только так показалось Дукаревичу. Потом он пододвинул к себе чистый лист бумаги, лежавший на столе, и взял карандаш.

— По закону военного времени вас следует расстрелять сразу. Но я делаю исключение. Ваше счастье, что сейчас здесь находится ваш соотечественник, американец… Я вас отправлю к нему.

— Как я вам благодарен! — воскликнул филателист, чувствуя, что близится благополучная развязка. — Господин капитан, это замечательно!

Унтер-офицер с наганом в руке и конвоир с винтовкой повели Дукаревича на другой конец деревни. Его вели по середине улицы, где было грязнее, лужи шире и глубже, но филателист не протестовал. Он шел, гордо подняв голову, как подобает настоящему, стопроцентному американцу, и старался не слушать оскорбительных выкриков мальчишек, несшихся вдогонку.

— Кого ведете? — закричал встречный казачий есаул в громадной папахе, останавливая рыжего коня.

— Красного! — козырнул унтер-офицер.

— Из-за такой сволочи беспокоят усталых бойцов! — вспыхнул есаул, берясь за рукоятку шашки. — Ну-ка, посторонись, я ему для счета башку снесу.

— Я американский гражданин! — заикаясь, завопил Дукаревич и поднял руки, защищая лицо.

Унтер-офицер поспешно стал впереди филателиста.

— Ваше высокоблагородие! До американца ведем. Не трогайте. Нам отвечать придется.

Есаул выругался, убрал шашку и пришпорил коня.

— Счастлива твоя арихметика! — сказал один из конвоиров. — Прошлый раз он троим башки поотрубал. Все чего-то считает.

Дукаревич почувствовал страшную слабость в коленях. Он шагал, с трудом вытаскивая сапоги из вязкой, густой грязи.

— Стой! — крикнул унтер-офицер и подошел к высокому резному крыльцу пятистенного большого дома. Он скрылся за крашеной голубой дверью, а конвоир потихоньку сказал:

— Табачку нет у тебя? Угостил бы, приятель.

— С удовольствием, но не осталось, — искренне пожалел филателист, почувствовав в голосе солдата теплоту.

Через минуту вернулся унтер-офицер. Он кивнул, чтобы конвоир остался на улице, а сам повел Дукаревича в дом.

— Иди туда! — шепнул он, подталкивая пленника наганом в спину.

Филателист распахнул дверь и остановился у порога. На деревянном диване за большим столом, заваленным газетами и бумагами, сидел гладко выбритый мужчина в роговых очках и быстро писал вечным пером. Перед ним стояла крынка с молоком и недопитый стакан какао. На тарелке золотилась ватрушка и темнели квадратные плитки шоколада. Дукаревич заметил две рамки с портретами курчавой улыбающейся женщины. Вероятно, у американца тоже осталась за океаном невеста. А может быть, эта красавица, похожая на артистку, жена? Филателист обладал прекрасным зрением, постоянная работа с марками выработала у него особенную остроту взгляда. Он умел находить различие в тридцати восьми красных цветах, двадцати семи желтых, тридцати четырех зеленых, двадцати восьми синих. Дукаревич от порога легко прочитал адрес на конвертах и газетных бандеролях. Везде стояло одно и то же имя — мистеру Хейгу.

Дукаревич слегка кашлянул, чтобы привлечь внимание американца. Тот поднял глаза и сказал по-русски:

— Сейчас.

Мистер Хейг торопился докончить письмо, чтобы успеть отправить его с уходящим поездом на восток. Он приехал две недели назад на фронт, чтобы посмотреть боевые операции на Ишиме, и сейчас готовил очередную корреспонденцию в Америку. У себя на родине мистер Хейг работал простым репортером, но когда он изъявил желание поехать в Сибирь для работы в Христианском союзе молодых людей, «Чикагская трибуна» неожиданно предложила ему место военного корреспондента. Мистер Хейг согласился.

Из Америки он привез полвагона Новых заветов для бесплатной раздачи населению и две испорченных кинокартины. Этим ограничилась его деятельность в Христианском союзе молодых людей. Но «Чикагская трибуна» аккуратно получала пространные корреспонденции для отдела «Большевики погубили великий народ». Репортер Хейг, находясь в Сибири, умел давать самую острую и нужною информацию о положении в Советской России. Это он первый сообщил, что в Туле совдеп поставил памятник Иуде-предателю и провел национализацию гимназисток. Эти два известия потрясли Америку. Из Калифорнии отправился во Владивосток миноносец с добровольцами. Большой портрет мистера Хейга был напечатан в нескольких американских журналах. На его имя в Сибирь стали пересылаться пожертвования в пользу пострадавших от большевизма.