Гибель Светлейшего

И он почувствовал радостное облегчение, вспомнив, что есть еще третья сторона, нейтральная.

— Дезертир, — повторил он громче.

— Откуда? — раздался в темноте осторожный, нащупывающий вопрос, и Дукаревичу почудилось, что его сосед вынул нож.

— Зеленый! — прошептал филателист. — Зеленый!

Опять наступила тягостная пауза. Собеседник или сомневался или обдумывал услышанный ответ.

— Плохо это, братишка, — сказал он наконец. — Но не мне судить тебя. Время не такое. По совести…

Снова в темноте загремели выстрелы со стороны белых, и опять красные не ответили.

— В какую сторону пробираешься?

— К красным, — осторожно ответил Дукаревич.

— Ну, что же, это хорошо! — одобрил хрипловатый голос, и филателист догадался, что имеет дело с красноармейцем.

Прошла еще минута в молчании.

— Тогда какой же ты зеленый? — недоумевая, заговорил красноармеец. — Если дезертир и идешь к красным, то выходит, что ты самый настоящий белый?

Дукаревич ответил не сразу.

— Я не признаю ни красных, ни белых. Я зеленый, потому что не хочу воевать. И не буду.

— Ты что, баптист? Сектант? Филателист молчал.

— Я у одного евангелиста на квартире стоял, — задумчиво сказал красноармеец. — Те тоже против убийства… Чудаки! Словно нам кровь нужна. Мы и воюем-то только для того, чтобы людям равную жизнь предоставить… Да чтобы никогда войны не было.

Филателист почувствовал — опасность миновала. Но как быть дальше? Он сказал, что пробирается к красным, и угадал удачно. Но что делать теперь? Как отвязаться от красноармейца? И почему он сидит ночью на острове посреди реки? Для чего он здесь? Кого ждет?

Целый ряд вопросов возник у Дукаревича, но ни на один он не находил ответа.

— Ты, друг, крой прямо через протоку. Держи все время правее. Тут скоро мелко будет, — дружелюбно посоветовал красноармеец.

— Ладно, — ответил Дукаревич. — Передохну. Устал я очень.

— Это правильно! Отдыхай. Я бы вот закурил, да боязно. А курить до смерти охота.

Они лежали молча. Дукаревич заподозрил: не нарочно ли его пережидает красноармеец? Но тот, очевидно, знал свое дело и свои точные сроки.

— Ну, прощай, браток, — сказал наконец красноармеец, и филателист увидел его полусогнутую фигуру, спускающуюся к воде.

Красноармеец обернулся, махнул рукой и поплыл вниз по течению. Через несколько секунд голова пловца пропала в темноте.

И тогда Дукаревич решил взять последнее препятствие. Он снова привязал сапоги к спине, а резиновую сумку к голове, вошел в воду и поплыл на левый берег, стараясь не производить шума. Течением его сильно сносило. В темноте невозможно было определить, какое расстояние еще оставалось плыть. Несколько раз он старался нащупать дно ногами, но безрезультатно, место было глубокое. Дукаревич терял силы. Тяжелая, намокшая одежда гирей тянула ко дну. Стало ясно: если через пять-десять минут он не сможет стать на ноги, наступит конец.

«Тону», — подумал Дукаревич, теряя сознание.

Но в эту секунду раздались выстрелы и пули звонко защелкали по воде. Ноги Дукаревича неожиданно нащупали твердое, усыпанное галькой дно. Глубоко вздохнув, он набрал полную грудь воздуха и погрузился в воду. Почти минуту он пробыл на дне, потом осторожно высунул голову. Выстрелы гремели где-то с правой стороны. Филателист простоял в реке целый час и, когда стихло, стал пробираться к берегу. Он ступал медленно, едва передвигая ноги. Зубы его выбивали дробь, но холода он теперь не ощущал. Страх смерти заставил забыть обо всем, даже о марках. Дукаревич шел сильно согнувшись, но с каждым шагом дно становилось более мелким. Теперь его легко можно было заметить с берега.

«Или — или», — подумал филателист, выпрямляясь во весь рост и на ходу отвязывая висевшие за спиной сапоги. Сейчас, он знал, решалась его судьба. Если его кто-нибудь видит, значит, конец. На таком коротком расстоянии убьют наповал.

Дукаревич заспешил, но в воде было трудно передвигать ноги. В руках он нес сапоги и, словно защищаясь, держал их перед собой около груди. Вот остались последние два шага — и берег. Филателист поставил ноги на камень и согнул колено.

— Стой! — крикнул кто-то сбоку и нанес сильный удар прикладом ружья в бок.

Дукаревич упал и поднял руки.

— Свои, свои! — закричал он.

Правый бок филателиста ныл тупой болью. Казалось, что ему сломали ребро.

Два солдата довели его до деревни, втолкнули в погреб и закрыли дверь на замок.

6

Оставшись один, Дукаревич стал обдумывать свое незавидное положение. Скоро его поведут на допрос к офицеру. Он расскажет о себе всю правду: кто он, как попал на фронт, куда сейчас пробирается. Для проверки могут запросить американскую миссию в Омске. Можно, наконец, послать телеграмму в Нью-Йорк Питеру Мак-Доуэллу. Белые — это не красные. Они поддерживают связь с цивилизованным миром.

Дукаревич понемногу успокаивался. Если он не погиб во время опаснейшей переправы через Ишим, то сейчас смешно думать о гибели.

Бездеятельность тяготила филателиста. Он принялся за обследование темницы и, обшарив все углы, неожиданно наткнулся на товарища по несчастью.

— Кто вы? — спросил Дукаревич, ощупывая овчинный полушубок.

— Женщина я… Ачемчирская… Снизу…