Гёте. Жизнь как произведение искусства

Атмосфера в доме показалось Гёте гнетущей. В работе во «Франкфуртских ученых известиях» тоже возникли трудности. Некоторые рецензии вызвали возмущение высшего духовенства из-за их чрезмерно дерзкого тона. По этому поводу было несколько судебных разбирательств. Главный редактор жаловался, что в рецензиях много непонятного читателю и что автор даже не старается быть понятым. Гёте решает перестать писать рецензии и в конце 1772 года прощается со своими читателями в ироничном «Послесловии». Он пишет, что узнал, «что значит пытаться говорить с читающей публикой и не встретить понимания и что значит все тому подобное»[375].

В октябре 1772 года Кестнер пишет Гёте, что их общий знакомый из Вецлара, бывший секретарь посольства, пьяница и автор трагедий Зигфрид фон Гуэ покончил с собой. «Я уважаю и такой поступок, – пишет Гёте, – и лишь жалею род человеческий, предоставляя всем этим мерзавцам-обывателям, курителям табачного фимиама, размышлять над этим вопросом, злорадствуя: а что мы говорили? Я надеюсь, что сам никогда не огорчу своих друзей подобным известием»[376].

Слух о самоубийстве Гуэ оказался ложным. Он по-прежнему вел беззаботную жизнь, теперь, правда, в Гёттингене. Но две недели спустя в Вецларе и в самом деле произошло самоубийство: Вильгельм Иерузалем пустил себе пулю в лоб. Об этом говорил весь город – Иерузалема знали многие. Он был сыном знаменитого богослова и публициста, близкого друга Лессинга.

Высказывались разные догадки, что подтолкнуло его к добровольному уходу из жизни. Стало ли причиной, как предполагает Гёте в письме к Софи фон Ларош, «придирчивое стремление к правде и нравственному совершенству»[377], т. е. слишком высокие моральные требования к себе? Кестнер пишет, что в деле замешана несчастная любовь к замужней женщине. «Эта новость была для меня ужасной и неожиданной, – пишет в ответ Гёте и тут же обвиняет отца Иерузалема, воспитавшего сына религиозным фанатиком: – Если этот чертов поп, его отец, не виноват, то пусть Господь простит мне, что я мысленно желал ему сломать себе шею»[378].

Гёте просит Кестнера сообщить обстоятельства этой смерти, и Кестнер пишет объемный, подробнейший отчет – настоящий литературный шедевр, из которого Гёте годом позже почерпнет для своего «Вертера» не только некоторые фактические детали, но и отдельные удачные формулировки: знаменитая последняя фраза – «Никто из духовенства не сопровождал его»[379] – целиком взята из отчета Кестнера.

В «Поэзии и правде» Гёте описывает историю возникновения «Вертера» так, будто известие о самоубийстве Иерузалема стало искрой, положившей начало литературной переработке его любовных переживаний в Вецларе. На самом же деле прошел целый год, прежде чем Гёте приступил к работе над «Вертером». И за этот год многое произошло.