Гёте. Жизнь как произведение искусства

Превозносимая здесь художественная сила антиприроды по своей сути оказывается все той же природой, и молодой Гёте это тоже понимает. Да и чем еще, если не природой, она может быть? Это особое природное влечение, которое противопоставляет себя тому, что производит впечатление готового, застывшего в природе, или же, если использовать устойчивое выражение, natura naturans, т. е. творящая природа в ее борьбе с природой, ставшей natura naturata. В другой рецензии Гёте называет эту силу природной антиприроды гением. «Вообще мы полагаем, что гений не подражает природе, а, как и природа, сам созидает и творит»[355]. В этом предложения заключена суть ранней эстетики Гёте.

Имеет смысл задержаться еще на одной рецензии, которую Гёте написал уже в Вецларе. Отталкиваясь от совершенно банальной, традиционной любовной истории, он рисует образ влюбленных, которые, по его мнению, действительно достойны того, чтобы появиться на страницах романа. Вот что он пишет:

«О гений отчизны! Сделай так, чтобы в самом ближайшем будущем на твоей земле родился и расцвел юноша, который был бы весел и полон сил, был бы лучшим другом и собеседником в своем кругу, славным и учтивым малым, пел бы самые радостные песни <…>, а лучшая танцовщица с восторгом протягивала бы ему руку <…>, и чтобы он нашел девушку, достойную его!

А когда, ведомый святыми чувствами, он покинет шумный свет и будет искать уединения, сделай так, чтобы, совершая свое паломничество, он встретил девушку, душа которой, вкупе с прелестным обликом, безмятежно росла, раскрывая свою доброту в тихом семейном кругу домашней деятельной любви. Всеобщая любимица, подруга, помощница матери, вторая мать в доме, чья неустанно любящая душа неудержимо влечет к себе сердце каждого, поэты, и мудрецы готовы у нее учиться, с восторгом глядя на прирожденную добродетель вкупе с довольством и красотой. Пусть в часы тихого одиночества она почувствует, что, несмотря на повсеместное присутствие любви, ей все же чего-то не хватает, не хватает сердца – молодого и теплого, как ее собственное, которое бы вместе с ней предчувствовало далекие, скрытые от глаз радости этого мира, живительное присутствие которого сопровождало бы ее в ее стремлении к сияющим горизонтам вечного содружества, непреходящего слияния, бессмертной любви.

Пусть эти двое найдут друг друга, и при первой же встрече в них зародится неясное и сильное предчувствие, что в другом воплощено высшее счастье и блаженство, и пусть они никогда не расстаются. <…> В его [юноши] песнях будет правда и живая красота, а не те яркие раздутые идеалы, что, подобно мыльным пузырям, наполняют сотни немецких песен.

Но есть ли такие девушки? И где нам искать такого юношу?»[356]

У рецензента есть основания полагать, что такая девушка и такой юноша действительно существуют. Юноша – это он сам, а девушка – Лотта Буфф.

В середине мая 1772 года Гёте приехал в Вецлар, чтобы записаться «практикантом» Имперской судебной палаты. Здесь он, как в свое время его отец, должен был набираться опыта, в первую очередь в сфере государственного и административного права. Имперская судебная палата была высшей судебной инстанцией, где разбирались все правовые конфликты между имперскими сословиями, а также жалобы подданных на своих господ. Уголовные дела здесь не рассматривались. Сам этот институт возник еще в 1495 году и находился сначала в Шпейере, а с конца XVII века – в Вецларе. Этот маленький городок с населением около 5000 человек буквально кишел судьями, прокурорами, адвокатами, посланниками и их подчиненными, советниками посольств и судебными приставами. Все они занимались своими запутанными делами, которым не видно было конца. Некоторые процессы в суде тянулись более ста лет. Предметом этих разбирательств были бенефиции, подати, налоги, земли и договоры аренды. Стороны пытались ускорить процесс или, наоборот, оттянуть принятие решения при помощи взяток. В суде процветала коррупция, и за пять лет до приезда Гёте были начаты проверки, что привело к еще большему увеличению армии чиновников. Летом 1772 года это коррупционное расследование по-прежнему продолжалось.

У практикантов при суде не было обязательной программы. Они могли рыться в судебных документах, благо выбор был огромен: 16 000 неоконченных дел громоздились на столах судебных служащих – непролазный юридический подлесок Священной Римской империи немецкой нации. В «Фаусте» в сцене разговора Мефистофеля со студентом Гёте подводит итог своим занятиям в Вецларе:

Вот поприще всех бесполезней.
Тут крючкотворам лишь лафа.
Седого кодекса графа,
Как груз наследственной болезни.
Иной закон из рода в род
От деда переходит к внуку[357].