Гёте. Жизнь как произведение искусства

Пока друзья Гёте знакомятся с пьесой в рукописных копиях, передавая их из рук в руки, сам Гёте продолжает работать над «Гёцем», править и шлифовать первоначальный вариант. С точки зрения Мерка, которому пьеса сразу же очень понравилась, эта работа тянется слишком долго. Он настаивает на публикации, считая, что после таких бесконечных переделок вещь станет другой, но лучше – вряд ли. «Хочешь, чтобы пеленки высохли, так развесь их до захода солнце»[307], – советует он.

В «Поэзии и правде» Гёте утверждает, что изменил в «Гёце» так много, что через несколько недель перед ним уже «лежала совершенно обновленная пьеса»[308]. Он мог так утверждать лишь потому, что на тот момент первоначальный вариант еще не был опубликован. Если же сегодня сравнить первый и второй варианты, то нетрудно заметить, что по сути пьеса осталась той же – он лишь пригладил ее и сократил, переставил местами или выбросил отдельные сцены, прежде всего в последнем акте, где изначально действие было расширено за счет нескольких сцен с Адельгейдой и цыганами.

Весной 1773 года пьеса была опубликована на деньги Гёте и Мерка. Резонанс был огромный. За одну ночь Гёте завоевал читательскую аудиторию Германии. Автор создал произведение, и с этого момента начинается уже другая история: опубликованное произведение меняет автора.

Глава седьмая

Стиль жизни Гёте: трудолюбивая праздность. Сочинительство без профессии. Иоганн Георг Шлоссер. Суд над детоубийцей и трагедия Гретхен в «Фаусте». Иоганн Генрих Мерк. В кругу «чувствительных душ» в Дармштадте. Неутомимый путник. Рецензент. Ранняя эстетика Гёте. Летний роман в Вецларе

В своей адвокатской деятельности Гёте не проявил особого честолюбия. В живописи, рисовании и сочинительстве, которым отдается всеми мыслями и всей душой, он пока еще не достиг желаемого мастерства. Как он самокритично пишет Гердеру летом 1772 года, он повсюду только «напрягается», но нигде по-настоящему ничего «не достиг». Но в этом и заключается «суть любого мастерства»[309]. Чего ему, по его собственному мнению, не хватает, так это выдержки и основательности. У него нет ощущения работы, потому что все дается ему слишком легко. Стихи сочиняются так, словно их нашептывает ему непонятно кто. Иногда он записывает их столь поспешно, что не успевает даже аккуратно расправить бумагу на письменном столе. Бывает, что в компании он сочиняет по просьбе кого-то из друзей – для него это игра, иногда с любовным подтекстом, но о публикации он в любом случае не помышляет. «Гёца» он тоже придумал на одном дыхании, записал в самое короткое время и дал прочесть друзьям, не задумываясь о том, будет ли он когда-нибудь опубликован.

Поначалу о литературных достижениях Гёте знают лишь избранные. Он вообще-то и сам еще не ощущает себя писателем. Он, безусловно, чувствует в себе силы, но знает, что эти силы нужно обуздать. В одном из писем Гердеру впервые использует образ возницы, который встретился ему у Пиндара: «Когда ты смело стоишь на колеснице и четверка необъезженных коней в диком неистовстве рвется вперед, ты же направляешь их силу, бичом осаживаешь устремившуюся вперед и заставляешь опуститься вставшую на дыбы, гонишь и правишь, заворачиваешь, бьешь, принуждаешь остановиться – и снова гонишь, пока все шестнадцать ног в согласном беге не понесут тебя к цели, – вот это мастерство»[310]. Этот образ он будет использовать еще не раз, и особенно ярко он прозвучит в «Эгмонте» и в заключительной главе «Поэзии и правды».

Во Франкфурте читатели поражаются тому, что этот высокоодаренный молодой человек так по-настоящему и не взялся за свою профессиональную карьеру. Он тем не менее ходит с гордо поднятой головой и любит себя показать – элегантно одетый, всегда в центре внимания, где бы он ни появился. Многие ищут его общества, а он ищет общения. Число друзей растет, и поначалу все, что он пишет, предназначено только для них. Его произведения – это подарки любимым и друзьям.

Ему не нужно зарабатывать себе на жизнь. Литературное творчество для него никак не связано с заработком. Это в лучшем случае дополнительный доход, и такое положение кажется ему правильным, ведь писательство и сочинительство проистекают от избытка внутренних сил. Но означает ли это, что они избыточны, излишни? Порой Гёте, казалось бы, даже соглашается с этим, например, когда вкладывает в уста Гёца следующие слова: «Ах! Писание – трудолюбивая праздность, мне противно писать. Пока я пишу о том, что совершил, я досадую на потерю того времени, в которое я мог бы что-нибудь совершить»[311]. Схожую мысль Гёте высказывает в письме Бетти Якоби: «Хотя и написано: по плодам их узнаете их. Но разве то, что мы царапаем, пишем или печатаем на бумаге, и есть наши плоды?[312]»