Гёте. Жизнь как произведение искусства

Приобретя не только известность, но и многочисленных врагов своими сочинениями по истории литературы, философии и богословию, в мае 1769 года Гердер оставляет должность проповедника и преподавателя соборной школы в Риге и на торговом судне бежит от неурядиц службы и распрей в литературном цехе. До этого он жил «в оцепенении чувств», и вот наконец настало время для ослабления самодисциплины, пишет Гердер в дневнике, в то время как за бортом корабля бушует шторм. Полный замыслов и планов, Гердер сходит на берег во Франции и едет дальше в Париж, где встречается со скептиком Дидро. В столичном обществе ему оказывают почтительный прием, но при этом находят его идеи неясными и необоснованными. Он возвращается в Германию, где ему предлагают примерить на себя роль Цицерона, сопровождая сына любекского архиепископа в его путешествии по Европе. Задача воспитания и развлечения отрока в состоянии депрессии не соответствовала его амбициям, но хорошо оплачивалась, и (в несогласии с самим собой) он принимает это предложение. В таком настроении – полный замыслов и идей, но недовольный жизнью – он и встречает молодого Гёте.

Гердер, безусловно, не мог не поддаться личному обаянию нового знакомого – ему пришлись по душе его прямодушие, готовность учиться новому, уверенность в себе, непосредственность, изобретательность, талант к импровизациям, легкость и беззаботность. Но с одной немаловажной оговоркой: «Гёте и вправду хороший человек, только крайне легковесный, слишком легковесный и несерьезный»[199], – пишет Гердер своей невесте Каролине Флахсланд.

Когда одно за другим были опубликованы первые крупные произведения Гёте, прежде всего «Гёц» и «Вертер», в переписке и разговорах с самим Гёте Гердер обычно был настроен критически, не придавая особого значения его успеху или в лучшем случае снисходительно его признавая, тогда как в общении с другими он нередко выказывал восхищение новыми сочинениями Гёте. Гёте не переставал удивлять Гердера все новыми творениями, предпочитая раньше времени не распространяться о работе над ними. В «Поэзии и правде» Гёте объясняет, почему так поступал. Когда им овладевал интерес к определенным темам и предметам, он хотел оградить свое новое увлечение от ворчливого критиканства Гердера, «ибо никакая любовь, никакая привязанность не бывают так сильны, чтобы долго противостоять осуждению большого человека, к которому мы вдобавок питаем доверие»[200]. По этой причине Гёте утаивает работу над «Гёцем» и ничего не говорит о «Фаусте» – истории, которая уже к концу страсбургского периода «звучала и звенела» в нем «на все лады»[201].

Но пока Гёте терпеливо сидит у постели больного Гердера в Страсбурге. Гёте навещал его каждый день, утром и вечером. Чувства Гердера противоречивы: с одной стороны, ему симпатична гениальная безудержность Гёте, с другой стороны, он по-прежнему ворчлив и придирчив к новому другу. То же самое можно сказать и про Гёте: он питал к Гердеру «искреннюю симпатию и уважение», но, с другой стороны, испытывал «неприязнь»[202] из-за его высокомерия и постоянного осуждения. Тем не менее он целыми днями просиживал в комнате больного и в конце концов совершенно «привык к его хуле и брани, тем более что с каждым днем научался ценить его прекрасные, высокие качества, обширные познания и глубокие взгляды»[203].

Каких же взглядов придерживался Гердер? Тех самых, что породили новое мышление в последней трети восемнадцатого столетия.

В эпоху Просвещения представление о человеке строится на понятии разума как самой могучей, определяющей силе. Результатом этого становится интеллектуализация и установление общественно-моральных норм с позиций полезности. Именно против этого и выступает Гердер – этот немецкий Руссо. Он хочет разорвать застывшие системы и понятийные конструкции и ухватить жизнь как она есть, а именно как единство духа и природы, разума и чувства, рациональной нормы и творческой свободы. Разум, пишет Гердер, всегда «запаздывает». Оперируя понятиями причинности, он не в состоянии понять творческий процесс, не определяемый причинно-следственными связями. Гердер ищет язык, который, благодаря своей гибкости, мог бы воспроизвести таинственную подвижность и многозначность жизни, поэтому в своих сочинениях использует скорее метафоры, чем понятия, и скорее результаты эмоционального вживания в феномен, чем теоретические конструкции. Многое остается расплывчатым, неопределенным, предполагаемым. Современники, настаивавшие на строгом разграничении понятий, в частности, Кант, были возмущены туманностью и расплывчатостью его мышления и способа выражения. Гёте был не из их числа. В конце концов, именно гердеровская философия жизни подготовила почву для появления культа гения в движении «Бури и натиска».